Горький статьи. Что вы даже не могли подумать о Максиме Горьком

От невыносимой жизни со своим зверем мужем запила моя старшая сестра; вино явилось ей какой-то необходимостью и наконец превратилось в страшную потребность, и когда она разошлась с мужем, то во время запоя была убита. Я видел ее истерзанное тело, видел палку… но не плакал. Лучше – не мучиться теперь… Вторая еще жила кое-как, а третья, девушка, нашла приют в веселых домах. Брат старался перещеголять отца, и только я чувствовал к вину какое-то дикое отвращение. Двадцати четырех лет я бросил гильзовое ремесло и взялся за шапочное. Тогда-то чтение толкнуло меня попробовать стать писателем или поэтом. Первые опыты показались мне удачными, и я решил, что это мое назначение.

И вот муза моя начала мне мешать и спать и работать. Один раз я не мог заснуть девять ночей, воспевая бессонницу, и даже примирился с мыслью сойти с ума, но, на счастье, меня пригласили в один увеселительный притон музыкантом. С радостью ухватился я за это: вечером и ночью играл, утром до обеда спал и в свободное время писал в бане. В то же время отец помер, не получив прощения от изнасилованной им ранее младшей моей сестры.

Около двух лет упражнялся я в стихотворном искусстве и только после того понял, что у меня не достает очень важного – знания грамматики, о существовании которой я, признаться, и не подозревал до сего времени, изучить же ее мне представлялось китайской грамотой, и я махнул рукой, надеясь понять премудрости языка, следя за каждым знаком при чтении, – и тем избежать ужасающей меня зубрежки учебника.

Наконец, нашелся один странствующий адвокат, который взял меня к себе, объявив, что гению не место в публичном. Мы жили как братья. Он был настоящая забубенная головушка и в то же время замечательный виртуоз на кварт-гитаре; слушая его вдохновенные фантастические композиции, я рыдал на его плече и тогда впервые почувствовал в своем сердце вдохновенный творческий огонь. Но скоро этот друг запил непробудную, и я убежал от него в мастерскую. Половину работал, половину писал.

В 1905 г. участвовал в освободительном движении, от погрома спасся в деревне. Во время краткой декабрьско-январской свободы на устроенном социал-демократической группой литературном вечере читал свое стихотворение «Егорка», получился успех. После того участвовал в забастовке шапочников. Отсидел полмесяца в тюрьме. Пресса не приняла моих длинных стихов, нужно было коротеньких. Я этого тоже не знал. Пришлось писать на новый лад. Мне удалось и это. Почти все мои стишки были напечатаны, и – так сбылась моя мечта: я попал в печать. Ошиблись все утверждавшие, что это нелепо в моем положении.

Встретил младшую, но уже тридцатилетнюю, сестру, она жила по публичным заведениям, из которых ее часто выгоняли за невозможное пьянство и держали только из жалости… Сестренка моя горемычная. Красавица, гордость и радость моя бывшая. Что осталось от тебя… Что осталось от нашей семьи… В моем кармане хранилось письмо из Барнаула с извещением, что брат чуть не сгорел от вина, а пьянствующую сестру муж избил до полусмерти, выдергал волосы, выбил зубы и проломил скулу молотком… Ух ты! Что это?..»

М. Горький

М. Горький. Собрание сочинений в тридцати томах М., ГИХЛ, 1953 Том 27. Статьи, доклады, речи, приветствия (1933--1936) Вопрос о темах детских книг -- это, разумеется, вопрос о линии социального воспитания детей. В нашей стране воспитывать -- значит революционизировать, то есть освобождать мышление ребенка от предуказанных прошлым его дедов и отцов технических навыков мысли, от ее заблуждений, в основе коих заложен многовековый опыт консервативного быта, построенного на классовой борьбе и на стремлении единиц к самозащите, к утверждению индивидуализма и национализма как "вечных" форм и законов социального бытия. Надобно ставить дело воспитания детей так, чтобы они с малых лет даже на играх решительно отрывались от сознательного и бессознательного тяготения к прошлому, -- отсюда явствует, что необходимо раскрыть пред ребятами процессы прошлого. Это недостижимо посредством ознакомления только с фактами, идеями, теориями, это может быть достигнуто лишь рассказами о трудовых процессах, о том, как эти процессы создавали факты и как из фактов вытекали понятия, идеи, теории. Нужно показать, что свобода мысли возможна только при полной свободе трудовой жизнедеятельности, совершенно не находившей и не находящей места в условиях капиталистического строя общества и обязательной для каждого при социалистическом строе. Не следует забывать о различии воздействия на мысль фактов и процессов. Это случается не только в быте, но и в науке, где так называемые "прочно установленные факты" нередко играют консервативную роль, держат мысль в плену "очевидностей" и этим задерживают темп и свободу познавательного процесса. Весьма часто "истина" -- орудие познания, временно исходная его точка -- выражает личное сознательное или инстинктивное стремление "производителя" истины к покою, к власти над умами и, отвергая критику, преподается как незыблемый, "вечный" закон, как "вера". Вполне допустимо, что гипотеза "энтропии" -- тяготения энергии к покою -- является только выражением стремления утомленной мысли к отдыху, успокоению. Так же и учение о "сверхкомплектности" -- о том, что физиологические дефекты организма будто бы восполняются повышением интеллектуальных способностей, -- является учением, основная идея коего, будучи перенесена в область социологии, оправдала бы позорные уродства общественных отношений, как пытались оправдать их Мальтус и многие другие мыслители буржуазии. Все они опирались на факты, но только Маркс гениально вскрыл процессы творчества фактов, только он ясно и неоспоримо показал, что основной причиной трагической жизни и всех страданий человечества послужил разрыв между умной рабочей рукой и умной головой. Оливер Лодж, биолог, в молодости -- материалист, под старость -- мистик, в одной из первых книг своих доказывал, что мышление возникло из ощущения боли, как химическая реакция нервной клетки на толчки и удары внешнего мира. Длительные и непрерывные столкновения какого-то примитивного организма с окружающей его средою создали нервно-мозговое чувствилище, оно, в дальнейшем, развилось как осязание, зрение, слух, вкус, обоняние и, наконец, в древнем предке человека выросло в инстинкт самосохранения, подсказало ему необходимость вооружаться для борьбы против явлений, угрожающих его здоровью и жизни. На какой-то древней ступени развития люди были "социальны" не более, чем волки в наши дни. Но родственник обезьяны, человек, развил передние конечности свои более искусно, и вот эти умные его руки, именно они -- та сила, которая, выделив человека из среды животных, способствовала быстрому росту его мысли и в конце концов организовала его таким, каков он в наши дни: искуснейший мастер обработки металлов в точнейшие инструменты, аппараты, машины, талантливейший пианист, хирург, творящий почта чудеса и т. д. Сказанное отнюдь не умаляет силу влияния общественных отношений на рост и развитие мысли, но -- это позднейший момент. Нам необходимо показать детям исторического человека, исходящим из "тьмы веков" и в самом начале его полусознательных трудовых процессов; необходимо, чтоб дети имели некоторое представление о путях, которые пройдены от изобретателя каменного топора до Стефенсона и Дизеля, от создателя сказки, которая являлась фантастической гипотезой, до великого учения Маркса, которое указало нам широкую и прямую дорогу в светлое будущее трудового человечества. Вступая в новый мир, в мир свободного, технически облегченного труда и в бесклассовое общество, дети должны знать, как огромно значение физического труда, как он изменяет не только формы, но и качества материи, как, овладевая ее стихийными силами, создает "вторую природу". Неоспоримо, что мышление есть не что иное, как отражение в мозгу человека объективного, реально существующего мира материи, самым удивительным и сложным продуктом которой является нервно-мозговая ткань человека. Но нужно, чтоб дети знали: если б свобода трудовой деятельности не стеснялась, не ограничивалась на всем протяжении истории своекорыстием и жадностью командующих классов, трудовое человечество находилось бы на высоте, неизмеримо превышающей современную ступень "общечеловеческой культуры", построенной на костях трудового народа, цементированной его кровью. Разумеется, "все обусловлено", но для нас история уже не фетиш, мы строим ее по плану. Нам нужно особенно резко подчеркнуть решающее значение свободы труда, На примере буржуазного мира мы видим, что капитализм все более решительно отказывается от своей "культуры", ибо она становится враждебной ему. На примере свободной жизнедеятельности рабочей энергии Союза Социалистических Советов мы имеем неоспоримое право показать, как быстро, разнообразно, прочно обогащает коллективный труд огромную нашу страну, как в 15 лет положены крепкие основы новой культуры. На множестве примеров кривых, искаженных отражений в буржуазной башке явлений объективного мира мы должны показать детям, как и чего ради искажалось правильное, закономерное восприятие мира. Еще раз: нам необходимо поднять на должную высоту представление об историческом трудовом человеке, вместителе энергии, организующей и преображающей мир, создающей свою "вторую природу" -- культуру социалистов. Человек -- носитель энергии, организующей мир, создающей "вторую природу", культуру, -- человек есть орган природы, созданный ею как бы для ее самопознания и преобразования, -- вот что необходимо внушать детям. Нужно, чтобы они уже с шести-семи лет начинали понимать чудесную силу работы мысли, вникали в смысл социальных явлений, приучались к познанию своих способностей. Поэтому ознакомление детей с жизнью надобно начинать с рассказов о далеком прошлом, о начале трудовых процессов и организующей работы мысли. Следует твердо помнить, что историю создания культуры начали люди беспомощные, безграмотные, всецело поглощенные борьбой за свою жизнь против враждебных им явлений природы и хищных зверей. Буржуазные историки культуры обычно изображают первобытного человека, члена родового коллектива, мыслителем, которого тревожили вопросы: что такое сон, смерть, какою силой создана земля, зачем создан человек и т. д. Но человек той поры жил в непрерывном физическом труде и в непрерывном же состоянии самообороны, он был прежде всего творцом реальных фактов и не имел времени мыслить отвлеченно. "Реальное превратилось в идеальное" именно так, как об этом догадался универсальный разум Маркса: под влиянием трудовых процессов. Приемы самовоспитания у первобытного человека были весьма просты: человек понимал, что ему необходимо стать сильнее зверя, и, раньше чем научиться побеждать зверей, допускал эту возможность, создавая сказки о победителях львов Самсоне, Геркулесе. У него не являлось никакой иной необходимости создавать богов, кроме допущения возможности фантастического развития своих сил и способностей. Допуская, это, он не ошибался: лучшие мастера первобытных ремесел изображались им как победители чудовищных сопротивлений его воле со стороны природы, материи. Древнейшие мифы не знают богов, которые не были бы мастерами: это искусные кузнецы, охотники, пастухи, мореплаватели, музыканты, плотники; богини тоже мастерицы: пряхи, стряпухи, лекарки. То, что называется "религиозным творчеством первобытных людей", было, в существе своем, художественным творчеством, лишенным признаков мистики. Мистика вторглась тогда, когда индивидуальность, по тем или иным причинам отрываясь от коллектива, начинала понимать бессмысленность своего бытия и бессилие свое пред лицом природы, а особенно пред властью коллектива, который требовал -- не мог не требовать -- от единицы равенства в труде. Крайне трудно допустить, чтоб первобытная семья и род терпели в среде своей бездельников, лентяев и вообще субъектов, которые уклонялись бы от участия в коллективном труде по добыванию пищи и охране жизни, -- такие люди, вероятно, истреблялись. Отвлеченно и мистически мыслить человек начинал и тогда, когда дряхлел, когда возбудителем его мышления служил страх пред неизбежностью смерти. Страх может вызвать в коллективе панику, но паника не может быть длительной и не подавляет биологической энергии коллектива. Стихийные катастрофы, например, деятельность вулканов, землетрясения, периодические наводнения никогда не служили причинами переселения народов. Наиболее пессимистической религией является индуизм -- ведоизм, буддизм -- но, как известно, это не мешает индусам жить и размножаться. Индо-немецкая философия Шопенгауэра, Гартмана не увеличила заметно количества самоубийств, даже в буржуазном, раздробленном обществе, Страх пред жизнью -- пред "непознаваемым" и т. д. -- свойство индивидуалиста, -- как сказано, вытекает из ощущения человеком личного своего ничтожества. Индивидуалисты научились утилизировать свой страх, внушая его людям труда как высшую мудрость, как сверхразумное проникновение в тайны, не доступные разуму. Весьма вероятно, что первыми основоположниками мистических религий, организаторами культов, жрецами были именно устрашенные бездельники и дряхлые люди. Случаи преждевременной усталости мысли, ее испуга пред ее же выводами можно проследить на протяжении всей истории буржуазии. Чем ближе к нашей эпохе, тем более часты такие случаи. XIX, XX столетия особенно богаты прыжками научно-революционной и материалистической мысли в реакционность и мистику. Оливер Лодж, Вирхов, Менделеев, Крукс, Рише и еще многие "люди науки" фактами усталости их мышления подтверждают старческую дряхлость буржуазного общества. Для того чтобы добиться успехов в деле создания художественной и просветительной литературы для детей, нам нужны кадры талантливых писателей, обладающих способностью писать просто, интересно и содержательно, кадры культурных редакторов, имеющих достаточную политическую и литературную подготовку, нужны технические условия, обеспечивающие своевременный выход и качество детской книги. Такие задачи не разрешаются в один день. Значит: следует приступить к их разрешению немедленно. Возможно, что мы в какой-то степени поможем делу создания новой детской книги, наметив несколько тем, подлежащих разработке:

Геохимическое и геофизическое представление о земле; история ее образования; металлы, минералы, происхождение плодоносных почв. Роль высоких температур, овладевая коими, наука из основной руды -- из железа -- создает сталь и посредством сплава с тем или другим металлом делает все более стойкие, твердые металлы. Практические выводы.

Его химия, газы, особенно кислород и водород; физическое действие воздушных течений. Образование кислот, солей, щелочей. Горение, гниение. Движение как основа всех явлений физики и химии. Наши попытки утилизации воздушных течений. Ее физическая и химическая работа. Движение -- падение -- вод как источник электроэнергии. Эти три темы должно разработать так, чтоб юный читатель получил достаточно ясное представление по возможности о всех разнообразных процессах изменения материи и о постепенности завоевания наукой стихийных сил природы. Далее необходимо разработать еще темы:

Растение

История его развития и освоения человеком.

Животное

История роста органической жизни от растительной клетки до человека.

Как появились люди на земле

Мифологические объяснения: люди выходили из воды, из леса, от зверей, вообще созданы силами природы. Церковные, жреческие объяснения: творцами людей являются боги. Теория органической эволюции.

Как люди научились думать

Теория образования нервной клетки. Кожное осязание и развитие пяти чувств. Роль сходств и различий в явлениях природы, в изменении реальностей. Приятные и неприятные ощущения. Инстинкт самосохранения. Образование понятий из наблюдения сходств и различий. Роль света и тьмы в деле добычи пищи. Звукоподражание как один из возможных возбудителей речи. Скрип, рев, гром, визг, шорох, шелест и т. д.

Как люди овладели огнем

Искры при обработке камня. Вспышки сухого дерева при трении. (Объяснение бушмена: "Если дерево долго тереть, оно потеет, дымится и сердится -- вспыхивает". Совпадение: славянские слова -- огонь -- гнев, гневаться, огневаться.) Молния. Миф о Прометее.

Как люди научились облегчать свою работу и жизнь

Изобретение и применение первобытных орудий труда. Птичьи гнезда как образец плетения; клюв птицы, шьющей гнезда, мог дать идею иглы, скорлупа яйца птицы или ореха -- прототип лодки, паутина -- тканья. Наблюдение над кротами, полевыми мышами, семеядными птицами могло повести к освоению хлебных злаков.

Какое значение для людей имело освоение железа и других металлов

О сладком, кислом, соленом, пресном

Глюкозы, кислоты, соли, щелочи. Их роль в человеческом организме, значение в промышленности и т. д.

О чудесном в работе науки

Главным образом -- в химии. Изготовление стекла: непрозрачная материя становится прозрачной, как воздух. Тугоплавкое, гибкое стекло и т. д. Можно рассказать о превращении картофеля в каучук и о целом ряде других процессов, особенно сильно действующих на воображение как на силу, которая способствует расширению мыслимых пределов возможного.

Мысли и дела

Их взаимная связь, их противоречия, разрешение противоречий в процессах трудового опыта.

О технике будущего

Гелиотехника, радиотехника, утилизация силы ветра, различия температур и т. д.

Для чего и как люди сочиняли сказки

Нет фантазии, в основе которой не лежала бы реальность. Сущее и желаемое: зверь сильнее человека -- человеку нужно быть сильнее зверя. Крупные звери не могут поймать птицу в воздухе, отсюда -- желание летать, быстро передвигаться по земле -- "сапоги-скороходы", "ковер-самолет" и т. д. Фантазия первобытного человека как выражение желаемого им, представление о возможном для него. Скелеты птерозавров и летающий ящер -- "дракон волане" -- как прототип дракона Змея Горыныча. Сказка как прототип гипотезы.

Что такое религия и для чего она выдумана

Кто создавал религии? Мистические боги жрецов создавались по типу богов-мастеров: Вулкана, Тора, Вальдура, Вейнемейнена, Аполлона, Ярилы и т. д, Ангелы-птицы. Жития святых строились на основе народных сказок. Жрецы-боготворцы, народ-богоборец. Древнейшие доказательства богоборчества: Прометей, Кадеви -- герой эстонской "Калевипоэг", Локи -- враг богов и др., -- церковь включила богоборцев в образ сатаны. Материализм и скепсис язычества. Мистика христианской церкви, ее жестокость. Инквизиция, непрерывная ее борьба с еретиками и, несмотря на это, -- химеры и дьявол на башнях Парижского собора, человеческие ягодицы в качестве водостока на соборе во Фрейбурге Шварцвадьдском и т. п. в этом роде. Антицерковные сказки, легенды. Что дала религия людям?

О том, как наука сделала людей великанами

Телескоп, телевидение удлинили зрение, микроскоп углубил его. Телефон, радио -- усиление слуха. Современные способы передвижения по земле, воде, воздуху -- выросли ноги. Управление на расстоянии -- длинные руки.

История двигателя от паровой машины до дизеля, "для чего -- ничего?"

Значение пустоты в технике. Мера, вес. Значение точности измерений пространства, времени, тяжести. Последствия нарушения точности: столкновение поездов, необходимость точности в замене изработанных частей машин, отравления при неправильном весе лекарств и т. д.

Две природы

Первая часть. Власть природы над человеком. Враги человека: ветер, гроза, болота, холод, зной, речные пороги, пустыни, хищный зверь, ядовитые растения и др. Вторая часть. Война человека с враждебной природой и создание новой природы. Покорение ветра, воды, электричества. Болота дают человеку торф как топливо и удобрение. Животные и растения на службе у человека и т. д. Третья часть. Власть человека над природой. Плановый, организованный труд социалистического общества. Победа над стихиями, над болезнью и смертью. Особенно важная и серьезная задача -- дать детям книги о том, откуда взялась частная собственность, и о том, как в наше время собственность становится главным препятствием на пути развития человека. Эта задача может быть разрешена и рядом исторических книг, и острыми политическими памфлетами, и бытовой сатирой, направленной против пережитков собственничества в условиях Советской Страны, в среде взрослых и детей. До революции в России было довольно много книг, посвященных западным странам, например -- книги Водовозовой. Большая часть этих книг была написана довольно поверхностно. Быт различных стран давался внешне, народы отличались неизменными чертами характера, -- скажем, французы -- юмором, англичане -- спокойствием, а голландские женщины -- головными уборами. Ни о какой классовой борьбе в этих книгах не было и речи. Но все же книги развивали в ребенке интерес к быту и культуре западных стран, побуждали его изучать чужие языки. Мы должны добиться того, чтобы лучшие писатели и художники дали нам книги и альбомы, посвященные народам мира. О народах СССР лучше всего могут рассказать краеведы и участники многочисленных экспедиций, разбросанных по территории всего Союза. Они покажут нам национальный быт в процессе его изменения и развития, воспитают в детях интернационализм. В высшей степени важно привлечь к делу создания этих книжек и представителей нацменов -- в частности, студентов, обучающихся в общих вузах и втузах, а также в институтах народов Севера и Востока. В общем, нам необходимо строить всю литературу для детей на принципе совершенно новом и открывающем широчайшие перспективы для образного научно-художественного мышления; этот принцип можно формулировать так: в человеческом обществе разгорается борьба за освобождение трудовой энергии рабочих масс из-под гнета собственности, из-под власти капиталистов, борьба за перевоплощение физической энергии людей в энергию разума -- интеллектуальную, -- борьба за власть над силами природы, за здоровье и долголетие трудового человечества, за его всемирное единство и за свободное, разнообразное, безграничное развитие его способностей, талантов. Вот этот принцип и должен быть основой всей литературы для детей и каждой книжки, начиная с книжек для младшего возраста. Мы должны помнить, что уже нет фантастических сказок, не оправданных трудом и наукой, и что детям должны быть даны сказки, основанные на запросах и гипотезах современной научной мысли. Дети должны учиться не только считать, измерять, но и воображать и предвидеть. Не надобно забывать забывать, что безоружная фантазия древних людей предвидела возможность для человека летать в воздухе, жить под водой, безгранично усиливать движение на земле, превращать материю и т. п. В наши дни фантазия и воображение могут опираться на реальные данные научного опыта и этим безгранично усилить творческую мощность разума. Мы видим среди изобретателей наших -- людей, которые, слабо зная механику, создают правильные идеи новых станков, машин, аппаратов. Мы должны призвать науку в помощь фантазии детей, должны научить детей думать о будущем. Сила Владимира Ильича и его учеников скрыта именно в их изумительном умении предвидеть будущее. В нашей литературе не должно быть резкого различия между художественной и научно-популярной книгой. Как этого добиться? Как сделать просветительную книгу действенной и эмоциональной? Прежде всего -- и еще раз! -- наша книга о достижениях науки и техники должна давать не только конечные результаты человеческой мысли и опыта, но вводить читателя в самый процесс исследовательской работы, показывая постепенно преодоление трудностей и поиски верного метода. Науку и технику надо изображать не как склад готовых открытий и изобретений, а как арену борьбы, где конкретный живой человек преодолевает сопротивление материала и традиции. Авторами такой книги могут и должны быть лучшие научные работники, а не безличные посредники-компиляторы, готовые состряпать очерк, статью или целый трактат по заказу любого издательства и на любую тему. Советская действительность, изгоняющая посредников из промышленности, должна изгнать их и из области литературы. Только при непосредственном участии подлинных работников науки и литераторов высокой словесной техники мы можем предпринять издание книг, посвященных художественной популяризации научных знаний. Смелый и удачный опыт нескольких авторов, создавших для детей и юношества книги о перспективах нашего строительства: Ильин -- "Рассказ о великом плане", Паустовский -- "Кара-Бугаз" и др. -- убеждает нас в том, что с детьми можно говорить просто и увлекательно, безо всякой дидактики, на самые серьезные темы. Простота и ясность стиля достигаются не путем снижения литературного качества, а в результате подлинного мастерства. Автор, идущий в детскую литературу, должен учесть все особенности читательского возраста. В противном случае у него получится книга, лишенная адреса, не нужная ни ребенку, ни взрослому. Наряду с писателями, мастерами слова, детская литература должна уметь использовать богатый жизненный опыт "бывалых людей" -- охотников, моряков, инженеров, летчиков, агрономов, работников МТС и т. д. Книги людей различных профессий отлично знакомят ребенка с конкретной обстановкой нашей стройки и борьбы, со всей многообразной советской действительностью. Само собой разумеется, что здесь намечена лишь грубая схема работы и что ее нужно тщательно и детально рассмотреть, для чего следует немедля организовать группу молодых ученых и литераторов.

ПРИМЕЧАНИЯ

В двадцать седьмой том вошли статьи, доклады, речи, приветствия, написанные и произнесенные М. Горьким в 1933--1936 годах. Некоторые из них входили в авторизованные сборники публицистических и литературно-критических произведений ("Публицистические статьи", издание 2-е -- 1933; "О литературе", издание 1-е -- 1933, издание 2-е -- 1935, а также в издание 3-е -- 1937, подготавливавшееся к печати при жизни автора) и неоднократно редактировались М. Горьким. Большинство же включенных в том статей, докладов, речей, приветствий были опубликованы в периодический печати и в авторизованные сборники не входили. В собрание сочинений статьи, доклады, речи, приветствия М. Горького включаются впервые.

Впервые напечатано одновременно в газетах "Правда", 1933, No 287, 17 октября, "Известия ЦИК СССР и ВЦИК", 1933, No 255, 17 октября, и "Литературная газета", 1933, No 48, 17 октября. Включалось во второе и третье издания сборника статей М. Горького "О литературе". Печатается по тексту второго издания указанного сборника, сверенному с рукописью и авторизованной машинописью (Архив А. М. Горького). ...книги Водовозовой. -- Речь идет о трехтомной работе Е. Н. Водовозовой "Жизнь европейских народов", представляющей собою географические и этнографические очерки для юношества. -- 106.

Уважаемая редакция!

Предоставляю Вашему вниманию час литературного портрета М. Горький - «писатель великий, чудовищный, трогательный, странный и совершенно необходимый сегодня», посвященный парадоксам горьковского творчества, его незаурядной личности.

Данное мероприятие может быть проведено для учащихся старших классов, а также для широкого круга читателей.

Действующие лица

Библиотекарь

Читатель-эрудит

Неискушенный читатель

Оформление

Портрет М. Горького

Годы жизни (1868-1936)

Растяжка «М. Горький - «писатель великий, чудовищный, трогательный, странный и совершенно необходимый сегодня».

Одноименная электронная презентация, которая демонстрируется во время мероприятия в автоматическом режиме.

Киновернисаж, включающий отрывки из художественных фильмов «Табор уходит в небо», «Детство», «Жизнь Клима Самгина», «Егор Булычов и другие», «На дне», «Дело Артамоновых».

Выставочный комплекс.

Книжная выставка «Писатель первой десятки…»,экспозиция редких книг и статей из периодических изданий «М. Горький - писатель совершенно необходимый сегодня», которая включает следующие рубрики: «Творческое наследие Горького», «Горький глазами друзей и критиков», «Иллюстрации к произведениям Горького», «М. Горький и театр», «М. Горький в переводах на иностранные языки», «М. Горький в воспоминаниях зарубежных писателей», «Музыка в жизни Максима Горького».

М. Горький - «писатель великий, чудовищный, трогательный, странный и совершенно необходимый сегодня»

Библиотекарь:

У каждой эпохи свои герои. Одной из знаковых фигур советского времени являлся, конечно, писатель Максим Горький. Бесчисленные библиотеки, школы, театры, улицы огромной страны были названы именем «гениального пролетарского писателя», «основоположника социалистического реализма». Дабы вызвать у советских граждан интерес к творчеству классика, ставились многочисленные спектакли, осуществлялись экранизации, некоторые очень удачные. И все это, надо сказать, вызывало положительный отклик у людей.

Читатель-эрудит:

Важно отметить то, что именно в советские годы поэтика горьковских образов навсегда вошла в плоть и кровь нашей культуры. Так, последние шесть-семь десятилетий русский человек, совершенно не задумываясь, порой всерьез, порой с иронией утверждает, что «рожденный ползать - летать не может», жалуется на «свинцовые мерзости жизни», нарекает какую-нибудь свою с богатым прошлым знакомую «старухой Изергиль» и надеется на то, что «Человек! Это звучит гордо».

Неискушенный читатель:

Однако я думаю, вы не будете спорить с тем, что идеалы былых времен не бессмертны. В постсоветский период мир горьковских образов превратился в рудимент канувшей в Лету эпохи. Если сегодня спросить у среднестатистического россиянина, какие ассоциации у него возникают при имени М. Горький, можно быть уверенным, что он ответит: нечто скучное, безнадежно устаревшее.

Библиотекарь:

Интересно, что сегодня писатель Горький за рубежом, пожалуй, более популярен, чем у себя на родине. В Праге в честь него названа улица, в Финляндии - небольшой городок, а в Италии в 2008 году даже была учреждена литературная премия его имени.

В свое время М. Горького высоко оценивали его современники.

М. Цветаева, например, говорила: «Горький - это эпоха». А другие авторитетные исследователи свидетельствовали: «конец 19-начало 20 в.в. прошли в России под знаком личности этого писателя». Фотографии Алексея Максимовича продавались тогда с лотков с таким же успехом, как сегодня изображения поп-звезд. «Слава его шла уже по всей России… русская интеллигенция сходила от него с ума», - утверждал И. Бунин. Подобная популярность объясняется, прежде всего, тем, что в российском обществе того времени царили либерально-революционные настроения.

Читатель-эрудит:

Даже такие консерваторы, как З. Н. Гиппиус, И. А. Бунин признавали несомненный писательский талант Горького. Высоко ценили его дар Л. Н. Толстой, В. Г. Короленко, Л. Н. Андреев, А. П. Чехов. О степени признания писательского таланта Горького, безусловно, свидетельствует тот факт, что в 1902 году его избирают почетным академиком Академии российской словесности (правда, стоит заметить, что против такого решения общественности выступил сам царь).

Библиотекарь:

К сожалению, сегодня с именем М. Горького, его наследием произошла печальная метаморфоза: «будучи знамением своего времени, он дожил до XXI века писателем широко неизвестным». А между тем, если освободить сознание от идеологических штампов, то выясниться, что Горький заслуживает внимания, поскольку созвучен нашему времени. Только это надо суметь увидеть.

Как же возродить читательский интерес к мастеру слова, входящему в «первую десятку русских прозаиков 20 века»? Наверное, читателя необходимо заинтриговать . В этом нам поможет популярный писатель-публицист Дмитрий Быков. В своей книге «Был ли Горький?» он утверждает: «Горький - писатель великий, чудовищный, трогательный, странный и совершенно необходимый сегодня».

Неискушенный читатель:

Какое любопытное высказывание! Предлагаю поразмыслить над ним. Например, давайте разберемся, почему Д. Быков назвал М. Горького «великим».

Библиотекарь:

Как известно, так нарекают того мастера слова, который сумел силой своего таланта сотворить собственную неповторимую художественную реальность, богатую образами, подтекстом, духовно-нравственным содержанием.

Именно к таким писателям относится М. Горький.

Например, его пьеса «На дне» давно уже не воспринимается как только лишь социально-психологическая притча. Многие режиссеры видят в этом произведении символическую, аллегорическую версию человеческой жизни, где все одиноки, разобщены и враждебны друг другу.

Исключительной силой воздействия на читателя обладают также потрясающе колоритные, искрометные, завораживающие своей экспрессивностью ранние горьковские произведений. М. Горькому как достойному продолжателю таких мэтров романтической школы, как Пушкин, Одоевский, Гоголь, Бестужев-Марлинский; Гофман, Байрон, Гюго, удалось создать запоминающиеся, яркие образы.

Забар, Рада, старуха Изергиль, Мальва, Челкаш, Данко - все это сильные личности, люди особого морального чекана, страстные, мятежные натуры, безумно влюблены в стихийную мощь и силу жизни. Они совершают незаурядные поступки, их существование нередко - на грани жизни и смерти. Для большинства из них священным культом является свобода.

Читатель-эрудит:

Можно с уверенностью сказать, что мятежное, романтическое мироощущение было свойственно Горькому и в зрелые годы.

«Я пришел в мир, чтобы не соглашаться» - эти слова являются жизненным кредо тех горьковских героев-бунтарей, которые являют собой авторское alter ego. Действительно, при вдумчивом прочтении произведений Горького нельзя не заметить: художественное мировоззрение писателя пронизывает пафос протеста. Причем, что немаловажно, протеста не только против социальной несправедливости, но и против несовершенства человеческой природы (примечательны в этом отношении такие произведения, как «Человек», «Скуки ради», «Погром»).

Романтическим идеалом овеяны и мечты Горького-мыслителя о совершенной личности. Так, в центре знаменитого романа «Мать» - проблема «строительства нового человека». Вообще, вопреки устоявшемуся мнению, это произведение нужно воспринимать не как пролетарскую прокламацию, а, скорее, как авторское Евангелие. Только вместо Отца-создателя - в центре повествования предстает Мать - творец нового мира. Сцены же собраний рабочего кружка невольно вызывают ассоциацию с тайной вечерей.

Библиотекарь:

Утверждая факт величия Горького, нельзя обойти вниманием его человеческую незаурядность.

Бесспорно, нужно обладать уникальной силой характера, чтобы, пройдя через круги ада нищеты, унижений, беспросветного каторжного труда, не просто сохранить себя как личность на самом дне социального существования, но и стать писателем с мировым именем. Само по себе это выглядит подвигом. Наверное, все пережитые мыслимые и немыслимые испытания (например, достоверно известны два случая, когда молодому Горькому в пору его странствий по Руси грозила неминуемая гибель от рук озверевших обывателей), все наблюдаемые им «мерзости русской жизни» позволили ему говорить о «содранной обваренной коже собственного сердца».

Увидев и испытав в своей жизни многое, он навсегда стал особенно чутким к разного рода страданиям. Именно поэтому, будучи «богатым и знаменитым», никогда не отказывал в просьбах нуждающимся. Так, после революции он занял охранительную позицию по отношению к собратьям по перу: помогал деньгами, благодаря своему авторитету и дружественным отношениям с лидерами большевиков, многих представителей интеллигенции спас от арестов.

Выступая на защиту цвета российской интеллигенции, Горький являлся горячим сторонником просветительства. Он считал, что единственной защитой от несовершенства бытия отдельного человека и целой нации является просвещение, приобщение людей к культурным ценностям… «Я не знаю ничего иного, что может спасти нашу страну от гибели». Невозможно переоценить значение деятельности Максима Горького в этом направлении. После революции по его инициативе в Петрограде открылся Дом искусств, где собирались Гумилев, Ходасевич, Грин, Мандельштам и тд. Позже, в 1934 г., по его инициативе был создан Союз писателей. Горький является автором уникальных литературных серий «Всемирная литература», ЖЗЛ, «Б-ка поэта», которые востребованы до сих пор.

Неискушенный читатель:

Это очень интересно, но давайте вернемся к высказыванию писателя Д. Быкова. Скажите, разве допустимо о таком незаурядном человеке, талантливом писателе говорить «чудовищный»?

Библиотекарь:

Думается, Д. Быков взял на себя смелость так отозваться о Горьком, тщательно проанализировав его творчество.

Не будет преувеличением сказать, что именно Максим Горький первым среди русских прозаиков занялся детальным художественным исследованием «низовой» подвальной жизни простого народа. (Предшествующие ему мастера слова, в том числе Ф. М. Решетников, Ф. М. Достоевский, также обращались к этой теме, но не делали ее своим основным объектом). «Свинцовых мерзости» русской жизни предстают на страницах горьковских произведений столь колоритно, ярко и зримо, что поневоле возникает эффект присутствия. Это происходит, конечно, благодаря незаурядному писательскому дару Горького, а еще оттого, что практически все сюжеты основаны на личных авторских наблюдениях.

Читатель-эрудит:

Горького по праву называли пролетарским писателем. Только вкладывали в это ограниченный, идеологизированный смысл. А ему был свойственен абсолютно объективный, непредвзятый взгляд на жизнь трудового народа. Описывая «страшно густую, насыщенную, зверскую, адскую жизнь», Горький руководствовался принципом беспощадной правды, которая слишком часто выглядела неприглядной до отвратительности.

Стоит вспомнить лишь некоторые очерки и рассказы. Подлинным ужасом веет от картины беспросветной нищеты, в которой вынуждены жить молодая мать-проститутка и сын-калека (рассказ «Страсти-мордасти»). Потрясают беспричинная жестокость, самоупоенный садизм, с какими представители русского «богоданного» народа истязают себе подобных (рассказ «Скуки ради», очерки «Вывод», «Погром»). Даже далекого от целомудрия читателя XXI века шокируют некоторые откровенные описания нравственной распущенности городских «низов» (рассказ «Сторож»).

Неискушенный читатель:

И после всего этого Д. Быков называет М. Горького «трогательным»?

Библиотекарь:

Дело в том, что горьковские произведения обладают существенной особенностью: неприглядные картины русской жизни, данные порою в подробностях и деталях, не оставляют у читателя чувства безысходного омерзения (что, к сожалению, нередко в творениях современных авторов). Спасает авторский пафос человеколюбия, сострадания и соучастия. К тому же Горькому нельзя отказать в художественном мастерстве - созданный им мир неизменно завораживает читателя. Так, случилось с его повестью «Детство», которая изобилует всевозможными страшными подробностями русской провинциальной жизни, но тем не менее оставляет впечатление чего-то светлого, обнадеживающего. К слову сказать, именно это горьковское произведение получило самую высокую оценку компетентных персон. Например, А. Труайя утверждает, что это самая талантливая вещь Горького, а, Д. Мережковский называл «Детство» «одной из лучших.., вечных русских книг…». И, действительно, Горький необыкновенно трогателен именно в этой повести: стоит вспомнить, с какой любовью выписан образ Бабушки, какими неоднозначными красками дана фигура деда Каширина.

Читатель-эрудит:

Вообще, если внимательно вчитаться, можно заметить, что все творчество Горького пронизано искренней, наивной, почти детской верой в безграничные возможности совершенствования человеческой природы. Это ярко проявляется в ранних романтических произведениях. В отношении горьковского сердцеведения весьма показателен рассказ (поэма) «26 и одна», где автор очень образно и выразительно описывает такое хрупкое, уязвимое душевное состояние, каким является вера в выдуманный идеал. И, конечно же, особенно трогательно выглядит горьковская мечта о новом, совершенном человеке. «Человек - это звучит гордо!» - не просто красивая афористичная фраза. Это тезис гуманистического мироощущения писателя.

Неискушенный читатель:

Да уж, действительно, «странный» писатель…

Библиотекарь:

Литературная одаренность Горького - это аксиома. Харизматичность его натуры отмечалась всеми людьми, знавшими его лично. И вместе с тем затруднительно дать однозначную оценку его личности и наследия именно из-за того, что А. М. Горький - один из самых неоднозначных, противоречивых, «странных» писателей.

Вспомним некоторые факты.

Прежде всего, заслуживает искреннего удивления тот небывалый, воистину, волшебный взлет, который совершил никому неизвестный, пусть и талантливый, юноша. Осуществив литературный дебют в 1892 г. на окраине российской империи в провинциальной газете «Кавказ», он за очень короткий срок - уже к концу 90-х г.г. стал не только знаменитым на всю Россию, но и материально состоятельным писателем.

Неразрешимым противоречием мировоззрения Горького является его отношение к революции. Все однозначно признают, что Алексей Максимович являлся духовным знаменем 1905 года и вместе с тем он совершенно не принял февральские и октябрьские события 1917 г. В то же время писателю была духовно близка идеология державного созидания сталинской России (этим, например, объясняется неподдельный интерес Горького к экспериментальной педагогике Макаренко).

Читатель-эрудит:

Но самой большой загадкой для исследователей горьковского творчества остается то, как в писателе уживались неподдельная симпатия к просвещенному сдержанному Западу и необузданное азиатское жизнелюбие. (Об этом очень убедительно рассуждает в статье «Две души Горького» К. Чуковский). Данное противоречие особенно заметно при знакомстве с горьковскими произведениями. Представители «дикой, некультурной России» (произведения «Коновалов», «Челкаш», «Мальва» и др.), которых писатель осуждает за отсталость и невежество, выглядят куда ярче и выразительнее, чем симпатичные писателю просвещенные интеллигенты (произведения «Жизнь Клима Самгина», «Дачники» и др.).

Неискушенный читатель:

И все-таки, почему, по мнению Д. Быкова, Горький - «писатель совершенно необходимый сегодня»?

Библиотекарь:

Когда-то талантливый русский прозаик, мыслитель Василий Розанов сказал: «М. Горький - весь современность. И притом только современность». Эти слова по-прежнему актуальны. Ведь многие темы, мотивы и образы горьковского творчества абсолютно злободневны. Это, прежде всего, темы, раскрывающие проблему сильной личности, а также низовой жизни простого народа.

В творчестве Горького прослеживается также и другие проблемы, способные заинтересовать современного читателя. Например, в горьковских произведениях своеобразное преломление получает мотив этнической толерантности («Погром», «Мой спутник»), тема прав и свобод женщины («Вывод», «Детство», «Мальва»), образ истерзанного, обездоленного детства («Детство», «В людях», «Дед Архип и Ленька»), материнства («Мать», «Рождение человека», «Сказки об Италии»).

Стоит вспомнить и целую плеяду горьковских персонажей, которые раскрывают тему русского предпринимательства. Нельзя не отметить того, что истории Артамоновых, Вассы Железновой весьма органично проецируются на сегодняшние реалии: та же ситуация быстрого обогащения и нравственного банкротства.

Особенно современно звучит горьковское осмысление проблем русской интеллигенции. Всем нам более или менее известна история духовного краха Клима Самгина, но стоит вспомнить и героев таких почти забытых драматических произведений, как «Дачники», «Варвары», которые демонстрируют «бескрылый прагматизм», «профессионализм, не одухотворенный гуманистической идеей», «сытость, моральную безответственность и равнодушие» - все то, что сегодня, к сожалению, является сущностью многих успешных обитателей офисов.

В свете сегодняшних споров о национальной идее небезынтересно и еще одно произведение Горького - статья «Две души», где писатель, размышляя об извечной русской антитезе «Восток-Запад», приходит к выводу о том, что все пороки национальной характера (лень, нерешительность, пассивность, нетолерантность и тд) - восточного происхождения и от них нужно избавляться, ориентируясь на европейскую модель жизни.

Читатель-эрудит:

По мере того как читаешь и перечитываешь горьковские произведения, неизменно приходишь к выводу: Максим Горький - это целая вселенная.

И выводы по нему делать непросто.

Возможно, причина забвения этого писателя, даже неприязни к нему, заключается не только в нашем азартном желании отрицать идеалы ушедшей эпохи. Проблема значительно сложнее. Горький неудобен для нашего времени, он противоречит, противостоит эпохе торжествующего потребления, гедонизма и утилитаризма. Он, мечтавший о новом совершенном человеке будущего, сочетающем «силу и культуру, гуманность и решимость, волю и сострадание», действительно, выглядит неуместно в мире победившего мещанства.

Библиотекарь:

И в то же время, перечитывая горьковские произведения, убеждаешься: на фоне рутинности, консерватизма, конформизма радиальный пафос Горького всегда звучит удивительно свежо и ново. И призывает к переосмыслению окостеневших стереотипов.

Надеемся, что в результате нашего диалога у вас появилась возможность посмотреть по-новому на такой феномен российской культуры, каковым является М. Горький.

Приложение

Темы и формы библиотечных мероприятий, посвященных жизни и творчеству М. Горького

1 блок

Ранние, «романтические» произведения М. Горького

- «Я не знаю ничего лучше, сложнее, интересней человека» - дискуссионный час.

- «Трагический человек» и «смешные люди» в произведениях М. Горького и в наши дни» - час открытого разговора.

- «Сильная личность: беспредельная свобода или абсолютное одиночество?» - вечер-размышление.

-«Самоубийство: утверждение или поражение?» - диспут.

2 блок

Личность писателя

- «Горький без хрестоматийного глянца» - вечер-портрет.

- «Сея разумное, доброе, вечное…» (о просветительской деятельности М. Горького) - выставка-открытие.

- «Его именем названы…» (достопримечательности г. Ростова-на-Дону, связанные с именем писателя) - выставка-путешествие.

- «Горький - это эпоха» - читательская конференция.

- «Писатель первой десятки…» - литературный час.

- «Я пришел в мир, чтобы не соглашаться…» - диспут.

- «Не правда нужна человеку, а вера» (об особенностях духовных воззрений писателя) - вечер вопросов и ответов.

- «Горький: человек на грани двух миров» - книжная (электронная) выставка-открытие.

- «Несвоевременные мысли» великого русского писателя» - выставка-откровение.

- «Оттолкнулся от Азии, европейцем не стал» - вечер-размышление.

3 блок

М. Горький - «чудовищный писатель»

- «Главная болезнь России - жестокость…» Так ли это?» - дискуссия.

- «Ржавчина недоумения пред жизнью и яд дум о ней» - выставка-обсуждение, час размышления.

- «Люди бывают порочны от скуки…» - диспут-цитата.

-«Свинцовые мерзости русской жизни» в произведениях Горького и в творчестве писателей 20 в.» (Л. Петрушевская, Ю. Мамлеев, В. Сорокин, В. Ерофеев и т. д.) - час исследования.

4 блок

М. Горький - «трогательный писатель»

- «В жизни всегда есть место… милосердию», «И милость к падшим призывать…» - уроки милосердия.

- «Святая ложь… Всегда ли ты свята?» - урок-размышление.

-«Человек - это звучит гордо?» - дискуссионный час.

5 блок

Актуальные темы горьковского творчества

- «Прославим женщину - Мать» - литературно-музыкальный вечер.

- «Российский интеллигент: вчера, сегодня, завтра» - час истории.

- «Нет плохих народов, есть плохие люди» (тема этнической толерантности в произведениях М. Горького, А. Приставкина, Л. Фейхтвангера, Шолом-Алейхема, Г. Лонгфелло и т.д.) - урок толерантности.

- «Судьбы российского предпринимательства: прогресс, успех, драма?» - диспут.

-«Боль моя родом … из детства» (тема трудного детства в произведениях М. Горького, В. Короленко, Л. Чарской, Ч. Диккенса, В. Гюго и т. д.) - литературный калейдоскоп.

-«Одним дыханием живут в тебе Восток и Запад…» (М. Горький, Н. Бердяев, В. Соловьев, А. Солженицын - о России) - читательская конференция.

- «Образы Горького, переложенные на язык кино», «Кинопутешествие по страницам горьковских произведений» - киноэкскурсы.

- «Экранизации и театральные постановки как второе рождение горьковского слова» - круглый стол с привлечением искусствоведов, киноведов, театроведов, актеров, литературных обозревателей.

Библиография

1. Горький М. Собрание сочинений: в 30 т., Гослитиздат, М., 1949-1950.

2. Горький М. Собрание сочинений: в 8 т. - М.: Сов. Россия, 1988.

3.Быков Д. Л. Был ли Горький? - М.: АСТ, 2009. - 348 с.

4. Труайя А. Максим Горький. Изд-во «Эксмо», 2005. - 320 с.

5. Чуковский К. Две души М. Горького // Чуковский К. Сочинения в 2-х томах, том 2. - М.: 1990. - с. 335-390.

6. Баранов В. И. Как быть с М. Горьким в школе? // Литература в школе. -2006. - № 7. - с.18-22.

7. Березин В. Быкостернак и Горькасинский // Книжное обозрение. - 2005. - № 41. - с. 19.

8. Грачева А. М. Русский народный характер и судьба России в прозе М. Горького 1910 годов // Литература в школе. - 2008. - № 7. - с. 15-17.

9. Егоров О. Г. Духовный кризис русской интеллигенции в пьесах М. горького «Дачники» и «Варвары» // Литература в школе. -2006. - № 7. - с. 2-5.

10. Иващенко В. Горький оставил свой след и в душах донских цыган // Вечерний Ростов. - 2010. - 2 июля. - с. 4.

11. Петелин В. «Я - каторжник, который всю жизнь работал на других…» // Литература в школе. - 2008. - № 7. - с. 18-24.

12. Примочкина Н. Н. Личность и творчество М. Горького в восприятии А. Блока // Литература в школе. - 2010. - № 8. - с. 8-10.

13. Примочкина Н. Н. Горький сегодня// Литература в школе. - 2008. - № 7. - с. 2-6.

14. Сарычев В. А. «Люди и человеки» // Литература в школе. - 2008. - № 7. - с. 7-14.

15. Спиридонова Л. Максим Горький без мифов и домыслов // Литературная газета. - 2007. - № 12. - с. 6.

16. Шустов М. П. «Мудрая» старуха М. Горького // Литература в школе. -2006. - № 7. - с.6-11.

Тяжела подчас бывает доля руководителей «солидного» органа, рассчитанного на читателей из «порядочного» общества. Жизнь вращается по своим собственным законам, не всегда согласным с формулой «солидных» органов, и поворачивается к читателям их нередко такой стороной, что «солидные» органы только руками разводят от недоумения. А наивный читатель с навязчивостью enfant terrible’a пристает с вопросами: «Папа, а это что?» Волей-неволей приходится допускать на страницах органа обсуждение таких вопросов, о которых и думать бы не хотелось... В такое тяжелое положение был недавно поставлен самый «солидный» из наших журналов - «Вестник Европы».

Вот уже около 10 лет, как в русской художественной литературе появилась новая личность и заняла в ней прочное положение. Сначала в провинциальных изданиях, потом и в столичных, сперва изредка, потом все чаще, начали появляться рассказы, подписанные скромным псевдонимом «М. Горький». Обаяние этих рассказов, дышавших свежестью весны, усиленное еще исключительными обстоятельствами жизни автора, завоевало для него прочные симпатии читающей публики и поставило его наряду с первоклассными литературными силами современности. Постоянное сотрудничество автора в периодической печати, а также четыре издания его рассказов, последовавшие в короткий промежуток последнего трехлетия, - все это давно определило отношение к автору разных групп русского общества и их органов. Только один орган, пользующийся известным авторитетом, упорно молчал до сих пор о новом явлении: это был «Вестник Европы».

Но где же кроется причина такого пренебрежительного отношения? Читатели, знающие литературную и общественную физиономию «Вестника Европы», легко поймут секрет нерасположения его к г. Горькому, если представят себе, что такое наш автор и его герои, - по крайней мере, что такое они с точки зрения «Вестника Европы». В приличный, корректный салон «Вестника Европы» г. Горький впустил «особый мир героев силы и смелости, вернее наглости, натур решительных и цельных, не знающих противоречий теории и практики жизни. И сам по себе М. Горький представляет эффектную фигуру, не стыдясь, а скорее гордясь своим прошлым уличного бродяги, торговца яблоками и квасом баварским. Еще вчера сам отверженный от общества, он ввел с собой целую армию таких же отверженных, но притом отверженных бесповоротно, - воров, убийц, профессиональных разбойников и грабителей, развратников, неисправимых пьяниц, отъявленных наглецов, и не только не выразил при этом чувства брезгливости или отвращения, но с увлекательною художественностью, даже с упоением, начал рассказывать о той грязи, в которой они живут, и о том, что творится у них в уме и сердце от этой преступной и смрадной во всех смыслах жизни» 1 .

Не правда ли, ясно? Нельзя же требовать от охранителей устоев порядка, чтобы они вводили в общество своих подписчиков весь этот сброд или хотя бы автора его, который представляется корректному журналу лишь primus inter pares среди этого сброда. Действительно, представьте себе нашего автора рассказывающим в избранном обществе читателей «Вестника Европы» «скверные анекдоты» из той эпохи своей жизни, когда он был «уличным бродягой» и торговал «яблоками и квасом баварским»!!

Однако трудно бороться с течением. «Легкомысленность» публики давно отметила автора всех этих «убийц, воров и пр.» и «вознесла» его даже на высоту, «еще, быть может, далеко им не заслуженную», по словам г. Ляцкого (с. 274). Пока он стоит на этой высоте, он слишком заметен, даже для читателей «Вестника Европы», - заметен, несмотря на упорную попытку закрыть его молчанием тридцатишестилетнего «солидного» органа. Волей-неволей приходится faire la bonne mine au mauvais jeu и заговорить о неприятном человеке. И вот неблагодарная и трудная задача - представить г. Горького и его «сброд» читателям «Вестника Европы» - выпадает на долю г. Ляцкого. Г. Ляцкий, ничтоже сумняшеся, берется за этот искус и выполняет его, надо признаться, блистательно.

Сколько неприятностей пришлось перенести почтенному критику, читатель легко себе представит. «Все эти Челкаши, Объедки, Кувалды, Кубари, Тяпы, Пиляи, - жалуется г. Ляцкий, - пришли с М. Горьким и без всякого смущения расселились в гостиных и кабинетах «мыслящих» и «читающих» интеллигентов (т.е. у г. Ляцкого), нимало не заботясь о принесенном с собой запахе трущоб и винного перегара» (с. 287). Г-н Ляцкий, собственно говоря, ничего не имеет против этих бедных людей. Он даже любит народ. Правда, он любит тот народ, который «создал замечательную народную поэзию, эпос с его идеалами свободной, но гуманной силы, сказки и пословицы, проникнутые идеей торжества правды и добра на земле, и т.д.» (с. 292); но он гуманен, потому что человеку, «причастному к литературе Пушкина, Тургенева, Льва

Толстого», нельзя быть негуманным (с. 285), он готов снизойти к этим пролетариям, он даже в состоянии «невольно залюбоваться ими, раскинувшись в комфортабельном кресле своего кабинета» (с. 293), но - увы - «не мольбой об участии и подаянии зазвучали их речи, но гордостью независимости, едкой насмешкой людей, прошедших огонь, воду и медные трубы». После такого афронта оставалось только отбросить всякую сентиментальность и взяться за дело. И г. Ляцкий взялся очень просто. Он вырезал своего рода морально-общественный шаблон, руководствуясь формулой, что для развития нашего «самопросветления» «нужным и важным деятелем» является только «писатель-гуманист» (с. 285); объяснение же слова «гуманист» смотри в моральных прописях. Под эту морально-общественную марку г. Ляцкий подводит по очереди всех своих посетителей из «сброда» г. Горького и тут же сортирует их: подошел - хорошо, становись направо; не подошел - с богом. Благодаря этой сортировке число допущенных в порядочное общество героев г. Горького сошло почти на нет. По имеющимся у нас двум спискам (с. 289 и 300), кроме автора, допущены: Кирилка, супруги Орловы, Мальва со своими поклонниками, пекаря из «Двадцать шесть и одна» и Наташа из «Однажды осенью». Они составляют, так сказать, издание М. Горького для благородных девиц.

Но и отверженных не оставил г. Ляцкий на произвол судьбы. Он подзывает Коновалова и Тихона (из рассказа «Тоска»), «Инстинктом Коновалов чувствует, - говорит он, - в чем заключается эта «штука», которой у него, бедного, нет, и он тянется к ней, как утопающий к берегу, еле видному за туманом. В знании, в грамоте «штука» эта для всех Коноваловых...» - восклицает г. Ляцкий, перефразируя известную пословицу об учении-свете из того же сборника прописей. После этого он отпускает всех забракованных, снабдив их на дорогу изданиями «Посредника». В добрый час, г. Ляцкий, им это хоть на папироски пригодится!

Отпустив неприятных посетителей, г. Ляцкий отворяет дверь в залу, где уже собрались читатели «Вестника Европы», и начинает публичный суд над главным виновником - г. Горьким. У г. Ляцкого сильны прокурорские наклонности, и он прибегает к самым разнообразным средствам, чтобы вызвать раскаяние у подсудимого. В первую минуту он хочет огорошить его и, что называется, сразу берет быка за рога:

• - А помните ли, г. Горький, как вы однажды осенью воровали с голодной проституткой хлеб из ларя? - начинает г. Ляцкий «с поразительной откровенностью» (с. 287-288). Скомпрометировав сразу нашего автора в глазах своей аудитории обвинением в подкапывании главного устоя - собственности, г. Ляцкий переходит к другим пунктам:
• свободы, смешивая его с понятием бродяжеской, беспаспортной жизни. Вы ставили задачей людей жить для свободы вместо свободно жить (с. 294-295). Да и вообще не понимаю, зачем вы говорили вашим босякам о свободе? «Где свобода есть на самом деле, там о ней не говорят, не замечают ее, как не замечают чистого воздуха люди со здоровыми легкими» (с. 295). Так о чем же тут толковать?
• - Вы подрывали великий принцип труда, заставляя Орлова уйти в конце концов в босяки, вместо того чтобы честно работать сапоги на порядочных людей. Для нас это и психологически нелепо. Кто прозрел, тот не пойдет в босяки, да еще с ремеслом в руках и привычкой к труду.

Вы унизили деревню и народ - эти основы всякого благоустроенного общества. Конечно, обстоятельства вашей жизни «не дали вам возможности узнать деревню и, если не полюбить, то хоть понять ее, - оттого вам в деревне «невыносимо тошно и грустно»... Но ваши герои - «это народ особый, отверженный или, точнее, сам себя отвергнувший (sic!) 1 от своих собратьев, хищный, озлобленный бессмысленной злобой голодного волка, по-волчьи рассуждающий и думающий (?), и потому миросозерцание его стало волчьим по существу и, как таковое, не может быть сравниваемо без ущерба для здравого смысла с истинно-народным, в котором темною мыслью руководит глубоко-человеческое чувство» . Поскольку вы, г. Горький, признаете себя «солидарным с миросозерцанием своих героев, постольку вы, если можно так выразиться, антинароден».

После этого рода тяжких обвинений г. Ляцкий несколько смягчает голос и начинает говорить с укором:

Вы совершенно непозволительно отнеслись к нам, к интеллигенции... В детстве и юности, «в то время, как ваши товарищи только (!) воровали, пили, безобразничали» и т.д., вы (между прочим?) «читали разные книжки и т.п.»; а кто писал эти книжки? Мы, интеллигенция! Впоследствии мы с восторгом раскрыли вам свои объятия, а вы отнеслись к нам высокомерно. Мы приняли вас в свой круг, - вы назвали нас, интеллигенцию, дряблой, эгоистичной, фальшивой. Ведь мы же помогли вам «путем бесед с интеллигентными людьми и книжек, созданных ими же, выделиться из среды босяков и сознать своеобразные черты их внешнего и внутреннего быта - черты, которых вы, наверное бы, не заметили, если бы жили одной с ними жизнью (!). Словом, интеллигенции, после вашего таланта, вы обязаны своим образованием - интел- лигента-художника» (с. 297). А вы... нехорошо, нехорошо, г. Горький!

Разжалобив и себя и публику, а, вероятно, и подсудимого этим пунктом обвинительной речи, г. Ляцкий продолжает уже совсем мягко, с оттенком интимной фамильярности:

Ведь мы знаем, г. Горький, что вы по натуре - не босяк, а художник-гуманист. Ваше босяцкое состояние было временным и наносным. Если собрать те отрывки ваших сочинений, где вы так искренно говорите от своего лица, то не останется никакого сомнения, что вы - натура мягкая и любящая, отзывчивая на людское страдание и горе, но болезненно раздражительная и нервная. Помните отзыв о вас Коновалова: «Как все это жалостливо у тебя. Слабый ты, видно, на сердце-то!» Кто же прав: Коновалов, утверждающий, что вы «слабы на сердце» и «жалостливы», или вы сами с вашим якобы преклонением перед силой и дерзостью хищных зверей? И может ли человек жалостливый и любящий, человек книжный и рассудительный (sic) не фальшиво спеть песню о том, что «безумство храбрых - вот мудрость жизни» (с. 300). И что за охота вам «принимать эффектные позы, драпироваться необыкновенными чувствами и громкими фразами»? Кого вы морочите? Ведь знаем мы, что ваша истинная мораль - чисто- «народная мораль, христианская по существу и нужная и важная для жизни». А то вдруг эта гадость, эта так называемая «Песня о соколе» . Что за «галиматья»! «Безумству храбрых поем мы песню!» Стыдитесь таких бездарных вещей, г. Горький! Что вы шепчете? Вы, кажется, сказали: Рожденный ползать «летать не может»? Нет? Я, может, ослышался... Объявляю перерыв.

После перерыва г. Ляцкий, убедившись, наконец, что публика восприняла г. Горького в исправленном и единственно «нужном и важном виде», предлагает подсудимому подписать следующий акт отречения:

«Я, нижеподписавшийся, М. Горький, признаю, что мой жанр - одна, много две человеческие фигуры, мирный пейзаж, море, солнце и воздух. Здесь я у себя дома, здесь я - тонкий эстетик и не менее тонкий психолог, стоящий в раздумье над вечными сумерками духа, вечными проблемами человеческого бытия, которые становятся тем глубже, чем напряженнее добиваешься их разгадки».

Среди целого ряда конфликтов и противоречий, выдвигаемых процессом развития общественной жизни, есть одно весьма существенное, хотя и не бросающееся резко в глаза, - именно противоречие между содержанием жизни и вырабатываемой ею формой. Содержание жизни несравненно богаче и разнообразнее, чем те формы, в которые старается она втиснуть это содержание в ходе исторического развития. С самым жестоким ригоризмом укладывает она бесконечное богатство жизненных явлений на прокрустово ложе сложившихся общественных форм и безжалостно уродует все, что не хочет поместиться в этих тесных рамках. И все-таки, как ни старается рутина общественной жизни свести всю совокупность общественных явлений к немногим, выработайным ею рубрикам, есть в самом процессе жизни фактор, вечно протестующий против этого ригоризма: фактор этот дифференциация. Она настойчиво стремится разлагать установившиеся отношения, разрушать сложившиеся общественные организмы, выделяя из них элементы, всплывающие наподобие пены или шлаков на поверхность общественной жизни. Представляют ли эти шлаки ненужный отброс в процессе развития, или же в них кроются ценные частицы - ив этом и в другом случае свидетельствуют они, что в этом процессе не все обстоит благополучно, что сам этот процесс вмещает не все силы и способности, а, стало быть, удовлетворяет не все потребности и нужды. И чем больше таких шлаков скопляется на поверхности жизни, и чем большую ценность заключают в себе они, - ценность, конечно, не общественную, не положительную, а отрицательную, указывающую, чем они не была, но могли быть, - тем меньше, значит, существующий строй отношений удовлетворяет запросам всей жизни во всем ее богатстве и разнообразии. Но такова судьба всякого стихийного, бессознательного, в том числе и исторического процесса, что раз начавшееся развитие должно идти до того предела, пока не превратится в нелепость, а следовательно в сознанный факт, или пока постороннее влияние не изменит его хода. Таким образом, и тот общественный процесс, который заставил вдавливать жизнь в тиски определенных общественных форм, идет и развивается, не считаясь с тем, что жизнь движется совсем иным путем, что она все более и более усложняется и разнообразится. Благодаря этому основному противоречию формы и содержания все больше и больше сил выбрасывается за борт, благодаря этому становится «тесно и душно» людям на свете, несмотря на то, что чуть не с каждым днем завоевываются все большие и большие области в физическом и духовном мире.

Я указал на то, что жизнь становится все богаче, все разнообразнее. Но чем более осложняется она, чем более элементов входит в нее в виде слагаемых, тем больше возможности для новых сочетаний, тем больше новых типов создает она. И каждый новый тип - индивидуальный или коллективный - предъявляет свои требования, ищет занять свое место на жизненном пиру, получить свою долю в общем богатстве. Но жизнь не одинаково относится к своим детям: для одних она - мать, для других - злая мачеха. Современная жизнь - жизнь общественная - не знает человека вообще; чтобы получить в ней права гражданства, нужно предъявить своего рода паспорт, установить свою общественную физиономию.

В вечной борьбе за существование, которую пришлось вести человеку, в борьбе с природой, с одной стороны, в борьбе с человеком же за первенство и господство - с другой, выработались те формы общежития, вызванные потребностью разделения труда и организации производительных сил общества, которые являются столь характерными для цивилизованных народов. Формы эти - классовая группировка общества. Общественное производство, общественная эксплуатация природных богатств и производительных сил превратили общество в своего рода механизм, где отдельные классы и группы поставлены друг к другу в отношения, наивыгоднейшие при данных исторических условиях для достижения основной цели - общественного производства. Главным же руководителем и регулятором этого механизма является та общественная группа, которую ход исторического развития поставил во главе общества. Имея в своих руках власть организовать и регулировать строй общественных отношений, она организует его применительно к наиполнейшему удовлетворению своих потребностей. В интересах этой группы, конечно, обеспечить, по возможности, санкционированный ею порядок вещей, как наиболее соответствующий ее потребности. Благодаря этому она всеми силами старается сохранить те групповые деления, на которые разбилось общество в процессе общественного производства. Дробясь в интересах этого производства на целый ряд больших или меньших групп, общество представляет очень пеструю картину. Каждая такая группа образуется на почве общности материальных интересов, на тождестве способов добывания средств к жизни. Эти одинаковые экономические условия порождают одинаковую психологию у членов данной группы, одинаковые правовые и нравственные понятия. Экономически необходимое становится психологически необходимым, нравственным, законным. Создается, таким образом, свой мирок понятий и взглядов, мирок, хотя и подчиняющийся некоторым воззрениям доминирующей группы, так называемым понятиям всего общества, - но в то же время свято охраняющий и свое специфическое миропонимание.

Таким образом, современное общество представляет ряд отдельных мирков со своими более или менее мелкими интересами, и нужно непременно принадлежать к одному из этих мирков, чтобы получить права гражданства в обществе. «Жить» при современных условиях - значит поддерживать свое существование определенным родом труда или дохода. Физиологическое понятие замещается экономическим. Но чтобы «жить» в этом смысле слова, необходимо приспособиться и по общественному положению и по своему мировоззрению к определенной общественной форме. Общественно-экономическое положение современного человека и его классовая психология - это две стороны одной и той же медали. Там же, где замечается разлад между этими явлениями, - мы имеем дело с разлагающимся типом. К нему теперь я и постараюсь перейти.

Я уже имел случай указать, что жизнь в ее стихийном проявлении бесконечно богаче, чем историческая, общественная форма организации ее. И как ни стараются люди втиснуть в эти тесные рамки весь комплекс общественных явлений, - это им не удается. Процесс дифференциации постоянно разнообразит сложившиеся типы, и у одной и той же пары родителей появляется ряд потомков, далеко не сходственных между собой. Одни из них по своему психологическому типу вполне подходят к какой-нибудь существующей общественной группе, другие не вполне, - им приходится принуждать себя, делать уступки, идти на компромиссы. Им случается нередко разыграть роль «титанов», прежде чем превратиться в «простых филистеров» . Но найдутся и такие крайние типы в этом ряду потомков, которые не подходят по своему духовному складу ни к какой общественной группе, или по меньшей мере к своей. Нужна коренная ломка характера, а не простой компромисс, чтобы приспособить их к какой-либо из установленных форм жизни. Среди этих крайних представителей можно отметить два типа, родственные по происхождению, но играющие совершенно различные роли в общественной жизни. Первый тип - тип глубоко общественный - апеллирует от мертвящей обстановки своей родной группы к обществу, но к обществу не существующему, не слепому механизму, не стремящемуся со стихийной силой к неведомой ему цели, а к обществу высшего порядка, опирающемуся на сознательной творческой деятельности. Этот тип воплощает по преимуществу интеллектуальный, идеалистический, альтруистический протест против житейской пошлости. Второй тип - резко индивидуалистический, больно чувствующий свою отверженность от общества и за это презирающий и ненавидящий его, как своего рода тюрьму, ставящий своим идеалом не общее благо, а лишь свободу и простор для личности, - прежде всего, конечно, для своей личности. Этот тип, - антиобщественный, анархический по своему психическому укладу, - вырождается в жизненной практике в еще большую крайность.

В рамки настоящего письма не входит рассмотрение первого из названных типов. Я позволю себе поэтому остановиться только на втором, именно на том, из среды которого появляются герои «босяцких» рассказов г. Горького.

Чтобы понять такие «волчьи» натуры, как Челкаша, Промтова и др., необходимо присмотреться, как дошли они до такого положения; для этого следует изучить ту среду, из которой они вышли, и те промежуточные ступени, по которым им пришлось проходить. Рассказы г. Горького дают целую галерею типов, рисующих нам самые разнообразные оттенки босяцкой психологии и довольно ясно выраженную эволюцию вида «босяк». От Уповающего в рассказе «Дружки», не отрешившегося еще от крестьянской психологии, до Челкаша, представляющего уже вполне сложившийся тип хищника, - целая лестница промежуточных ступеней. Чтобы разобраться в этой галерее, необходимо по возможности обобщить личности героев в определенные психологические типы, то есть отбросить все индивидуальные, случайные черты и выделить все общее, характерное для типа.

Выше я заметил, что основным толчком, который вышибает людей из строя, гонит их в подонки общества, является неприспособленность их психологии к формам общежития, выработанным жизнью. В современной жизни трудно найти место цельному человеку, живущему

всеми способностями и чувствами. Жизнь не дает поля приложения для этих способностей, - и они чахнут. Общественные потребности, постоянная борьба за жизнь развивают в человеке и выдвигают на первый план только известные черты психики, придавая им житейский, будничный характер; остальные черты играют для него роль как бы роскоши, праздничного наряда. У натур же неприспособленных сильнее выражены черты не необходимые, «праздничные», - к «будничным» же чувствуют они полное презрение. Эта неприспособленность их психики к условиям жизни вытесняет их мало-помалу из общества, деклассирует, развивая этим еще более характерные «антиобщественные» черты.

«Я человек, которому в жизни тесно, - говорит Промтов («Проходимец»). - Жизнь узка, а я - широк... Может, это неверно. Но на свете есть особый сорт людей, родившихся, должно быть, от Вечного Жида. Особенность их в том, что они никак не могут найти себе на земле места и прикрепиться к нему. Внутри них живет тревожный зуд желания чего-то нового... Таких людей в жизни не любят - они дерзновенны и неуживчивы. Ведь большинство людей - пятачки, ходовая монета... и вся разница между ними - в годах чеканки. Этот - стерт, этот - поновее, но цена им одна, материал их одинаков, и во всем они тошнотворно схожи друг с другом. А я вот не пятачок... хотя, может быть, я семишник» 1 . Слова эти преисполнены гордого самомнения и даже культа этой исключительности, этого «не как все». Но такова основная черта вполне сформировавшегося босяка, а Промтов как раз является одним из резких представителей цельного, завершившегося типа. Как и всякий завершенный тип, он приобрел некоторую твердость, окостенелость, попал тоже в своего рода общественную форму . Гораздо интереснее и поучительнее те из героев рассказов г. Горького, которые не дошли еще до этой крайней ступени развития. Таким, например, представляется Коновалов. Его роли переходного типа соответствует и неясная, колеблющаяся психология. Коновалов еще тесно связан с обществом; он живет, поскольку может, ремеслом, он не оторвался еще от среды, породившей его, и потому исходная точка его мышления лежит в психологии этой среды. Он уже чувствует, подобно Орлову («Супруги Орловы»), что «жизнь - яма», но, решая по-своему общественный вопрос, он исходит не из отрицания общества, а, напротив, из чисто социальной точки зрения. «Нужно такую жизнь, чтобы в ней всем было просторно и никто никому не мешал», - заявляет он.

Или: «Кто должен строить жизнь?» - спрашивает он и, не запинаясь, решает: «Мы! сами мы!» 1 Подойдя к этому решению, он начинает философствовать на тему: «Что такое мы?» И оказывается, что он - лишний человек. «Живу и тоскую, - бичует он себя. - Вроде того со мной, как бы меня мать на свет родила без чего-то такого, что у всех других людей есть и что человеку прежде всего нужно» (с. 20), то есть именно без «будничных», «практичных» черт. «И не один я, - продолжает он, - много нас этаких. Особливые мы будем люди... и ни в какой порядок не включаемся. Особый нам счет нужен... и законы особые... очень строгие законы - чтобы нас искоренять из жизни» (с. 22). Это странное заключение относится всецело к личной психологии Коновалова. Коновалов - большой субъективист; мы видели, что к общественному вопросу он подходит со стороны своего «я», и в оценке своей личности руководится он тем же началом. Он находит, что у него внутри нет такой «точки», на которую он мог опереться; отсюда он заключает о своей непригодности. В этом его коренная ошибка. Отсутствие «точки» - это только субъективное отражение неприспособленности его к установившейся форме общежития. Им, Коноваловым, действительно нужны «особые законы», чтобы они могли быть полезными членами общества. Нужна такая общественная организация, при которой их потребности, их психические черты были бы не придатком, к другой психологии, а господствующим «будничным» настроением. При таких благоприятных условиях приспособленности эти люди с их неясной жаждой чего-то, с их упорством и силой характера могли бы сыграть крупную роль, могли бы подняться до героизма. Мы знаем, что в критические моменты в жизни европейских обществ так называемые подонки общества выставляли нередко кадры самоотверженных деятелей, что давало повод противникам смешивать само движение с шайкой воров и бродяг. Психологическая возможность для Коноваловых подняться до подвига прекрасно представлена г. Горьким на личности Орлова («Супруги Орловы»). На этом рассказе, как самом замечательном с публицистической точки зрения, я позволю себе остановиться дольше, чтобы иллюстрировать развиваемую мысль.

Григорий Орлов по профессии сапожник; человек он сметливый, знает мастерство; он женат и любит свою жену, - казалось бы, имеются все элементы, чтобы создать скромное мещанское счастье. «Другие живут - не жалуются, а копят денежки да свои мастерские на них заводят и живут потом уже сами-то, как господа» . А Орлов не может примириться со своей жизнью. «Научился я мастерству... - рассуждает он, - это вот зачем? Али, кроме меня, мало сапожников? Ну, ладно, сапожник, а дальше что? Какое в этом для меня удовольствие?.. Сижу в яме и шью... потом помру... И зачем это нужно, чтобы я жил, шил и помер?» (с. 90). И вот с горя и тоски от такой жизни Орлов стал запивать; периодически, от времени до времени, на него нападали приступы беспричинной злобы, во время которых он безжалостно избивал жену и напивался в кабаке в веселой компании. Приступы эти начали повторяться все чаще, и Орлов бесповоротно шел по наклонной плоскости, внизу которой ожидала его печальная участь босяка. Но пока он еще держался в положении ремесленника и, подобно Коновалову, старался объяснить свое несчастье с точки зрения личной неприспособленности. Впоследствии, дойдя-таки до положения босяка, он иначе посмотрит на вещи и, как подобает истинному босяку, будет винить общество в своих неудачах. Пока же, не порвав еще связи с этим обществом, он считает его нормальным, правильным, себя же - непригодной единицей. «Я родился, видно, с беспокойством в сердце, - рассуждает он. - Характер у меня такой. У хохла он - как палка, а у меня - как пружина; нажмешь на него - дрожит... Выйду я, к примеру, на улицу, вижу то, другое, третье, а у меня ничего нет. Это мне обидно. Хохлу - тому ничего не надо, а мне и то обидно, что он, усатый черт, ничего не хочет, а я... и не знаю даже, чего хочу.., всего. Н-да... я сижу вот в яме и все работаю, и ничего нет у меня» (с. 92). Сознавая свою неприспособленность к установившимся формам жизни, Орлов нисколько не сомневался в том, что его место в среде «босой команды», «В босяки бы лучше уйти, - говорит он. - Там хоть голодно, да свободно» (с. 93). И эта участь постигла бы его гораздо раньше, если бы не вмешательство совсем постороннего случая.

В городе появляется холера и начинается самоотверженная борьба с ней. Среди опасностей заразы, среди недоверия, почти враждебного отношения со стороны темной массы населения борьба с эпидемией возвышается до подвига, до самопожертвования. Я упомянул выше, что неприспособленные к данной среде личности могут, при более благоприятных условиях, подняться до героизма. Таким условием является для Орлова холерная кампания с ее лихорадочной деятельностью, ежеминутной опасностью и ореолом подвижничества. Он поступает санитаром. Самоотверженность медицинского персонала, сознание, что «из-за денег так работать нельзя», увлекают Орлова, и он идеализирует свою роль, перенося героические элементы с личности на самое дело. Такое чуждое всякой поэзии явление, как зараза, принимает в его воображении художественный облик былинного характера. «Горит у меня душа, - признается с восторгом Орлов жене. - Хочется ей простора, чтоб мог я развернуться во всю мою силу... Эх-ма! силу я в себе чувствую - необоримую! То есть, если б эта, например, холера да преобразилась в человека... в богатыря... хоть в самого Илью Муромца, - сцепился бы с ней. Иди на смертный бой! Ты сила - и я, Гришка Орлов, сила, - ну, кто кого? И придушил бы я ее и сам бы лег... Крест надо мной в поле и надпись: «Григорий Андреев Орлов... Освободил Россию от холеры». Больше ничего не надо» (с. 127). Эта фантазия Орлова очень характерна для психологии неприспособленного типа. Он может подняться до героизма, но не может устоять на уровне планомерной, постоянной работы; как бы высоко он ее ни ставил. Отрицатель одной общественной формы, он, как крайний индивидуалист, не может примириться с другой формой, а всякая планомерная работа предполагает определенную общественную форму, определенный порядок. Если бы по щучьему велению! изменились в одну ночь существующие общественные формы, и изменились в пользу неприспособленных, - они устранили бы возможность появления в будущем Орловых, Коноваловых и пр., но живых, сложившихся Орловых они не исправили б, самое большее - они увлекли бы их в первую минуту.

И действительно, после некоторого времени Орлов начинает задумываться. «Петр Иванович говорит: все люди равны друг другу, а я разве не человек, как все? Но, однако, доктор Ващенко получше меня, и Петр Иванович получше, и многие другие... Значит, они мне не равны... и я им неровня, я это чувствую» (с. 131) ... Освоившись со своим новым кругом и новой работой, Орлов замечает, что это тоже своего рода «будни», среди которых стынет его «праздничный» энтузиазм. Он столько времени с такой жадностью карабкался по крутой скале на это плоскогорие - и вот теперь видит, что здесь так же живут, так же пасутся стада, так же светит солнце и дует ветер, как и на равнине. Здесь, в среде санитаров и врачей, он нашел тоже вполне определенные общественные формы и скоро почувствовал, что к этим формам, к психологии их представителей он так же не приспособлен, как и к оставленной внизу форме. Он оказался им неровня - и задумался... А тут случилось маленькое обстоятельство. В барак принесли Сеньку Чижика - мальчика с одного двора с Орловым. К вечеру Сенька умер. Смерть эта сильно повлияла на подготовленную уже к сомнению мысль Орлова. Умолкнувшие на время в его душе «проклятые вопросы» подняли голову, с деятельности его начала спадать завеса героизма, обнажая ее «будничную» сторону. «Его охватило расслабляющее сознание своего бессилия перед смертью и непонимание ее. Сколько он ни хлопотал около Чижика, как ревностно ни трудились над ним доктора... умер мальчик. Это обидно... Вот и его, Орлова, схватит однажды и скрючит... И кончено» (с. 135) ... Семя сомнения запало. Напрасно Орлов думает, что его мысль может облегчить разговор с умным человеком - такими же мечтами утешает себя и Коновалов, - это одна иллюзия, желание хоть несколько заглушить внутреннюю неудовлетворенность и тоску. Интересную противоположность Орлову представляет его жена, Матрена. Вместе, в одинаковых условиях застаем мы ее с ним в подвале, где она помогает мужу шить сапоги, вместе поступают они в барак. Но везде Матрена является спокойной, уравновешенной, любящей женщиной, резко отличаясь от своего неугомонного мужа. В бараке, попав впервые в условия приличной мещанской обстановки, она сознает, как плохо жила прежде, и у ней является желание обеспечить за собой это тихое, чистое существование на будущее время. И когда муж ее начинает опять прежние пороки, она решительно отказывается от него и устраивается мастерицей при школе. Натура, вполне приспособленная к своей среде, она находит, наконец, удовлетворение и счастье в тихой, серенькой деятельности в этой среде. Не то ее муж. Уже скоро после смерти Чижика в нем пробуждается прежняя тоска. «Так мне тошно! - жалуется он. - Так мне тесно на земле! Ведь разве это жизнь? Ну, скажем, холерные - что они? Разве они мне поддержка? Одни помрут, другие выздоровеют... а я опять должен буду жить. Как жить? Не жизнь - одни судороги... Разве не обидно это? Ведь я все понимаю, только мне трудно сказать, что я не могу так жить... а как мне надо - не знаю. Их, вон, лечат, и всякое им внимание... а я здоровый, но ежели у меня душа болит, разве я их дешевле? Ты подумай - ведь я хуже холерного... у меня в сердце судороги - вот в чем гвоздь» (с. 144).

Итак, Орлов опять возвращается к своему прежнему душевному настроению; но все, что в нем притихло и укрылось в глубине души за время его увлечения санитарной деятельностью, разражается теперь с большей силою: он делает решительный шаг - идет в босяки. В конце рассказа мы встречаем его уже в подозрительном кабачке, развивающим чисто босяцкую философию. «И по сю пору, - признается он, - хочется мне отличиться на чем-нибудь... Раздробить бы всю землю в пыль или собрать шайку товарищей и жидов перебить... 1 всех до одного. Или вообще что-нибудь этакое, чтоб стать выше всех людей и плюнуть в них с высоты... И сказать им: ах вы, гады! Зачем живете? Как живете? Жулье вы лицемерное, больше ничего! И потом - вниз тормашками с высоты... и вдребезги» (с. 151).

В рассказах г. Горького можно найти еще очень много более или менее выпуклых характеристик, над которыми стоило бы остановиться. Но я ограничусь рассмотренными типами, не имея в виду вдаваться в подробную критику произведений нашего автора. Цель настоящего письма - выяснить определенную точку зрения, установить критерии для публицистической оценки произведений г. Горького в противоположность той прописной морали, из которой рекомендует исходить критик «Вестника Европы».

Теперь я позволю себе несколькими штрихами отметить отношение автора к его героям, ввиду всего, что свалил на его голову г. Ляцкий.

Изучив своих героев в жизни, по непосредственному личному знакомству, г. Горький подметил печальный для нашего общества факт, что за грубой оболочкой «волчьей» морали, или, вернее, практики жизни, в них кроются нередко такие жемчужины нравственных качеств, к которым тщетно апеллируют современные писатели и мыслители.

Та сила личности, хотя бы на практике и дурно направленная, та вечная неудовлетворенность серой посредственностью, ненасытная жажда чего-то лучшего, сосущая тоска по необыденному, по «безумству храбрых», - все эти симптомы протеста против установившегося склада общественных отношений - разве это не есть живое воплощение тех идеальных порывов, к которым тянутся лучшие силы современного общества, которых они не находят в своей среде? Разве не эта потребность создала славу и популярность Ибсена, Ницше, да и самого г. Горького? А между тем не поразительный ли это признак, что те самые качества, па которым тоскуют лучшие силы общества, систематически вытесняются из него самым строем жизни, неутомимо выбрасываются за борт, как ненужные, чтобы не сказать - вредные. Видно, что-то неладное творится в самом обществе, если жемчужину его нравственного уклада надо искать на задворках, в навозных кучах. И наш автор выкопал такую жемчужину и показал ее обществу. С этих пор он стал певцом этой жемчужины, певцом тех нравственных качеств, которых нет в нашем обществе, но которые неизбежны, чтобы подняться до высшего уровня. Для автора герои его представляют не реальную общественную ценность, а так сказать абстрактную ценность, как носители известных общественных качеств. Отношение автора к босякам, как живым личностям, не оставляет ни малейшего сомнения, и нужно удивляться только беззастенчивости некоторых господ, приписывающих ему не только взгляды и мораль, но и поступки бродяг и воров .

С нравственными качествами, которые г. Горький встретил в среде отверженных, он, как с мерилом, подходит к разным слоям общества. Но в одних - например, в торгово-промышленном классе - если и проявляются некоторые из этих качеств, то лишь как выгодное орудие в борьбе за барыш и власть («Фома Гордеев»), в других - низшем городском или сельском - он увидел лишь мелочную борьбу за неприглядную действительность; и если там и встречались личности, одаренные этими качествами, то и те бежали «на волю», то есть в босяки. Наконец, с большими надеждами подошел автор к более всего обещавшему слою - интеллигенции. Что он нашел в ней, - неоднократно и вполне определенно выражено во многих рассказах. Отношение г. Горького к интеллигенции - это тема для целой статьи. Я не могу на ней останавливаться, - и без того это письмо разрослось до размеров целого очерка. Позволю себе только, чтобы обратить внимание на отрицательное отношение г. Горького к интеллигенции, указать на такие рассказы, как «Озорник», «Варенька Олесова», «Мужик», «Фома Гордеев».

Итак, г. Горький не нашел или, по крайней мере, не изобразил в своих рассказах такой общественной силы, которая могла бы воплотить излюбленные им нравственные качества. Причина этого, на мой взгляд, та, что сила эта только нарождается. Из пор общества медленно, но неуклонно выделяются элементы со своеобразной психологией, с недовольством сущим, с тоской по будущему и с культом силы, необходимой для этого будущего. Такие безыменные личности проскальзывают иногда в рассказах г. Горького, но в неопределенных контурах. Самый факт популярности идей г. Горького наряду с распространенностью аналогичных учений, хотя бы и исходящих из другого мировоззрения, например, Ницше подтверждает высказанную мысль: очевидно в недрах общества нарождаются элементы будущего, на долю которых выпадает реорганизовать жизнь так, чтобы она больше не была «ямой».

• Что касается художественной оценки творчества г. Горького, я могу толькоподписаться обеими руками под благосклонным приговором г. Ляцкого. (Примечание В. В. Воровского.)
• Против этого протестует и сам автор в письме в редакцию «С. - Петербургскихведомостей» от 22 ноября. Говоря по поводу вышедшей недавно книги «М. Горький,Афоризмы и парадоксы», он указывает на нелепость того, что «составитель книги приписал ему взгляды и мнения его героев». (Примечание В. В. Воровского.)

Международный информационно-аналитический журнал «Crede Experto: транспорт, общество, образование, язык». № 3 (10). Сентябрь 2016 (http://ce.if-mstuca.ru)

ББК Ш141.01.2973

В. П. Даниленко Иркутск, Россия

ШЕСТЬ ПУТЕЙ К ЧЕЛОВЕКУ ПО А. М. ГОРЬКОМУ

Статья посвящена изображению духовно-культурного облика А. М. Горького. В этом облике автор выявляет стремление великого писателя к атеизму (религия), истине (наука), красоте (искусство), добру (нравственность), справедливости (политика) и единению (язык).

Ключевые слова: А. М. Горький, духовная культура, религия, наука, искусство, нравственность, политика, язык.

V. P. Danilenko Irkutsk, Russia

SIX WAYS TO MAN ACCORDING TO A.M.GORKY

This article is dedicated to the depiction of a spiritual-cultural A.M.Gorky"s image. In this image the author reveals the aspiration of a great Russian writer for atheism (religion), truth (science), the beautiful (art), kindness (morality), justice (policy) and unity (language).

Key words: A. M. Gorky, spiritual culture, religion, science, art, morality, policy, language.

Человек! Это - великолепно!

Это звучит... гордо! Че-ло-век!

Надо уважать человека.

© Даниленко В. П., 2016

Максим Горький

Слова Сатина из пьесы Алексея Максимовича Горького (1868-1936), вынесенные в эпиграф, нам известны со школьной скамьи. Пора бы уж поглубже вдуматься в их смысл. В них речь идёт о Человеке (с большой буквы).

Что означает Человек? Эволюционный идеал человека. К этому идеалу приближаются лишь очень редкие люди, но даже и им это не удаётся вполне. Возьмём, например, Льва Толстого. Молодой А. М. Горький впервые встретился с ним 13 января 1900 г. в Москве. Их беседа длилась больше трёх часов. 16 января Л. Н. Толстой написал в своём дневнике: «Был Горький. Очень хорошо говорили. И он мне понравился. Настоящий человек из народа» [Толстой, 1965, с. 124].

Своё впечатление о Л. Н. Толстом А. М. Горький изложил в письме к А. П. Чехову 21 или 22 января 1900 г. Вот отрывок из этого письма: «Он всё-таки - целый оркестр, но в нём не все трубы играют согласно. И это тоже очень хорошо, ибо - это очень человечно, т. е. свойственно человеку... Смотришь на него - и ужасно приятно чувствовать себя тоже человеком, сознавать, что человек может быть Львом Толстым. Вы понимаете? - за человека вообще приятно» [Переписка, 1984, т. 2, с. 328].

Только по отношению к одному человеку слово человек А. М. Горький написал с большой буквы. В очерке «В. И. Ленин» (1924) у него читаем: «Для меня исключительно велико в Ленине именно это его чувство непримиримой, неугасимой вражды к несчастиям людей, его яркая вера в то, что несчастие не есть неустранимая основа бытия, а - мерзость, которую люди должны и могут отмести прочь от себя. Я бы назвал эту основную черту его характера воинствующим оптимизмом материалиста. Именно она особенно привлекала душу мою к этому человеку, - Человеку - с большой буквы» [Горький, 1979, т. 16, с. 124].

Между тем в обширном художественном наследии А. М. Горького преобладают герои, как правило, очень далёкие от Человека. В этом нет ничего удивительного. Его автора окружали люди, эволюционный возраст которых он рас-

ценивал как подростковый: «Человек - всё ещё во многом зверь, но вместе с этим он - культурно - всё ещё подросток...» [Там же. С. 288].

Каков эволюционный возраст человечества? Антропологи более или менее сходятся сейчас на 2,5 миллионах лет. Между тем жизнь существует на Земле около 4 миллиардов лет. Вывод напрашивается сам: А. М. Горький польстил современному человеку. На самом деле, его эволюционный возраст точнее следовало бы расценить не как подростковый, а как младенческий.

Разрыв между человеком и животным в этом случае резко сократится, что в большей мере позволит высветить очевидное несовершенство современных людей. Мы увидим в этом случае не только наше наследие от своих животных предков - неуёмный инстинкт самосохранения, дикую борьбу за существование и т. п., но и бесконечные человеческие пороки (лживость, злобность, жадность, трусость, продажность и т. п.).

В этом случае становится также понятным, почему в каждом из нас сидит зверь. В отдалении от этого зверя, между прочим, А. М. Горький и видел смысл человеческой жизни. Предельно кратко этот смысл выразил Василий Панков -один из героев повести А. М. Горького «Мои университеты». Он сказал: «Суть жизни в том, чтобы человек всё дальше отходил от скота» [Там же, т. 9. С. 392].

Всё дальше отходить от скота означает не что иное, как очеловечение. Оно и ведёт нас вот уже 2,5 миллиона лет от животного к Человеку. Пройдено ещё весьма незначительное расстояние. До Человека современному человеку ещё так же далеко, как до солнца. Вот почему слово Человек звучит. гордо.

Есть шесть путей к Человеку, если иметь в виду движение к Человеку в области духовной культуры.

Первый путь к Человеку - путь от веры в бога к безверию. Он называется атеизацией. Его антипод - теизация. Последняя - плод не только невежества, но и воображения.

В статье «О том, как я учился писать» (1928) у А. М. Горького читаем: «Один из древнегреческих философов - Ксенофан - утверждал, что если бы

животные обладали способностью воображения, то львы представили бы себе бога огромным и непобедимым львом, крысы - крысой и т. д. Вероятно, комариный бог был бы комаром, а бог туберкулёзной бациллы - бациллой. Человек вообразил бога своего всеведущим, всесильным, всетворящим, то есть наделил его лучшими своими стремлениями. Бог - только человеческая "выдумка", вызванная "томительно бедной жизнью" и смутным стремлением человека сделать своей силой жизнь более богатой, лёгкой, справедливой, красивой. Бог вознесён людьми над жизнью, потому что лучшим качествам и желаниям людей, зародившимся в процессе их труда, не было места в действительности, где идёт тяжёлая борьба за кусок хлеба» [Там же, т. 16. С. 285].

Чтобы подчеркнуть мысль о том, что бог - плод человеческого воображения, А. М. Горький уподоблял его литературным типам. Он говорил: «Бог создан так же, как создаются литературные "типы", по законам абстракции и конкретизации. "Абстрагируются" - выделяются - характерные подвиги многих героев, затем эти черты "конкретизируются" - обобщаются в виде одного героя, скажем - Геркулеса или рязанского мужика Ильи Муромца; выделяются черты, наиболее естественные в каждом купце, дворянине, мужике, и обобщаются в лице одного купца, дворянина, мужика, таким образом получаем "литературный тип"» [Там же].

А. М. Горький был атеистом с детства. Он вспоминал: «Я никогда не боялся бога, это я хорошо помню. Всё, что мне говорили о нём, не вызывало у меня никаких чувств к нему. Мне говорили - на небе живёт бог. Не мог я себе представить, чтобы кто-то не боялся жить так высоко и один. Мне говорили, он управляет жизнью и всеми людьми. Но в нашем доме всеми людьми управлял дедушка, а не бог. Мне говорили, что бог родит детей, но я чаще слыхал, что это делают женщины» (http://atheism.su/gorkij-a-m).

А. М. Горький был выдающимся борцом с религиозным мракобесием. Вот лишь некоторые его высказывания о религии:

1. Суть религии может быть абсолютно разной, но замысел её всегда один -использовать имя Бога.

2. Религия всегда противилась тому, чтобы человек на Земле обладал счастьем, и потому за счастьем религия всегда посылала человека на небеса.

3. Основная задача всех церквей была одна и та же: внушать бедным холопам, что для них - нет счастья на земле, оно уготовано для них на небесах, и что каторжный труд на чужого дядю - дело богоугодное.

4. Религия всегда боролась за то, чтобы человек как можно дольше находился в неведении, вот почему знания всегда были ярым врагом религии.

5. Бурное развитие научно-технического прогресса нанесло сокрушительный удар по религии лишь потому, что отрицая знания, религия сама оказалась к нему не готова (Ь1Эр://каталог-статей.рф/еНиса11оп/с11а1у-у1аё1ш1га-§огко§о-о-re1igii.html).

Автор этих слов верил в Человека, а не в бога. Он писал: «Для меня не существует идеи вне человека, для меня именно он и только он является творцом всех вещей и всех идей, именно он чудотворец и в будущем владыка всех сил природы... И если уж надобно говорить о "священном", - так священно только недовольство человека самим собою и его стремление быть лучше, чем он есть; священна его ненависть ко всякому житейскому хламу, созданному им же самим; священно его желание уничтожить на земле зависть, жадность, преступления, болезни, войны и всякую вражду среди людей, священен его труд» (http: //atheism.su/gorkij -а-ш).

Второй путь к Человеку - путь от лжи к истине. Он называется сциентиза-цией. Его антипод - антисциентизация. Последняя расцвела пышным цветом в постсоветской России.

А. М. Горькому посчастливилось захватить время, когда на науку в нашей стране смотрели как на великую производительную силу. В деле построения социалистического будущего он возлагал надежды не только на героический труд его созидателей, но и на «сказочные успехи науки» [Горький, 1979, т. 16, с. 283].

А. М. Горький сравнивал науку с художественной литературой. Их объединяет, по его мнению, две творческие способности человека - к познанию и воображению. Он писал: «Между наукой и художественной литературой есть много общего: и там и тут основную роль играют наблюдение, сравнение, изучение; художнику, так же как учёному, необходимо обладать воображением и догадкой - "интуицией"» [Там же].

На познание и воображение А. М. Горький смотрел с эволюционной точки зрения: «В борьбе за жизнь инстинкт самозащиты развил в человеке две мощные творческие силы: познание и воображение. Познание - это способность наблюдать, сравнивать, изучать явления природы и факты социальной жизни, короче говоря: познание - есть мышление. Воображение тоже, в сущности своей, мышление о мире, но мышление по преимуществу образами, "художественное"; можно сказать, что воображение - это способность придавать стихийным явлениям природы и вещам человеческие качества, чувствования, даже намерения» [Там же, с. 284]. В науке, вместе с тем, преобладает познание, а в искусстве - воображение.

Странно, что в этот список попала фамилия Г. Спенсера. Если не считать П. А. Кропоткина (см. его прекрасную статью «Герберт Спенсер: его философия» в кн.: Кропоткин П. А. Хлеб и воля. Современная наука и анархия. М., 1990. С. 558-574) , то великому английскому эволюционисту в России доставалось от многих. Особенно ненавистным он представлялся В. В. Розанову, который писал: «Никакого желания спорить со Спенсером: а желание вцепиться в его аккуратные бакенбарды и выдрать из них 1/2» [Розанов, 1990, с. 312].

Свою фантастическую эрудицию А. М. Горький черпал из книг. После революции К. И. Чуковский работал под руководством А. М. Горького в издательстве «Всемирная литература». Он вспоминал: «Во время совместной работы над списками русских писателей я убедился, что Горький не только лучше любого из нас знает самые темные закоулки русской литературной истории (знает и Воронова, и Платона Кускова, и Сергея Колошина!), но до тонкости разбирается в "течениях", "направлениях", "веяниях", которые и делают историю литературы историей. Байронизм, натурализм, символизм - вообще всевозможные "измы" были досконально изучены им. Как это ни странно, некоторых тогдашних писателей даже раздражала огромная его эрудиция. Один из них говорил мне ещё до того, как я познакомился с Алексеем Максимовичем:

Думают: он - буревестник... А он - книжный червь, учёный сухарь, вызубрил всю энциклопедию Брокгауза, от слова "Аборт" до слова "Цедер-баум"

Эти люди не хотели понять, что первым истинно революционным поэтом может быть лишь писатель величайшей культуры, образованнейший человек своего поколения, что одного "нутра", одной "стихийности" здесь недостаточно. Книг он читал сотни по всем специальностям - по электричеству, по коннозаводству и даже по обезболиванию родов, - и нас всегда удивляло не только качество усваиваемых им элементов культуры, но и количество их. В день он писал такое множество писем, сколько иной из нас не напишет в месяц. А сколько он редактировал журналов и книг!» [Чуковский, 1967, т. 2, с. 147].

ИСКУССТВО

Третий путь к Человеку - путь от безобразного к прекрасному (красоте). Он называется эстетизацией. Его антипод - антиэстетизация. Последняя нашла своё яркое воплощение в формализме. Его представители выдвигают в своих произведениях на первый план их форму в ущерб их содержанию.

В статье А. М. Горького «О формализме» (1936) читаем: «В эстетике - учении о красоте - формалисты утверждают, что красота сводится и выражается в гармоничном сочетании звуков, красок, линий, которые приятны зрению и слуху сами по себе, как таковые, и независимо от того, что выражается посредством их. Соотношение линий в архитектуре, игра линий в орнаменте, сочетание красок в материях нашего платья, стройность, изящество, удобство форм посуды и различных предметов домашнего обихода иногда так же великолепны и прекрасны, как прекрасна мелодия в музыке. В литературе излишняя орнаментика и детализация неизбежно ведут к затемнению смысла фактов и образов. Желающие убедиться в этом пусть попробуют читать Екклезиаста, Шекспира, Пушкина, Толстого, Флобера одновременно с Марселем Прустом, Джойсом, Дос-Пассосом и различными Хемингуэями» [Русские писатели, 1954, с. 724].

На поверку оказывается, что за формальной красотой в искусстве скрывается душевная пустота: «Формализм как "манера", как "литературный приём" чаще всего служит для прикрытия пустоты или нищеты души. Человеку хочется говорить с людьми, но сказать ему нечего, и утомительно, многословно, хотя иногда и красивыми, ловко подобранными словами, он говорит обо всём, что видит, но чего не может, не хочет или боится понять. Формализмом пользуются из страха пред простым, ясным, а иногда и грубым словом, страшась ответственности за это слово. Некоторые авторы пользуются формализмом как средством одеть свои мысли так, чтоб не сразу было ясно их уродливо враждебное отношение к действительности, их намерение исказить смысл фактов и явлений» [Там же, с. 725].

Искажение смысла фактов и явлений может осуществляться в литературе не только за счёт языкового фокусничества, но и за счёт дискредитации самих этих фактов и явлений. Особенно возмущало А. М. Горького обезображивание революционеров и женщин.

С точки зрения самого А. М. Горького о героях революции нужно писать «языком эпическим, просто, даже сурово, избегая всяких украшений, - писать так, как ваятели Греции изображали тела героев и богов» [Там же, с. 742].

Между тем в дореволюционное время образ революционера намеренно обезображивался. В статье «Разрушение личности» (1909) А. М. Горький писал: «Литератор начал хватать революционера за пятки, более или менее бесталанно подчёркивая в нём всё, что может затемнить и запачкать его человеческое лицо,

Может быть, единственно светлое лицо современности» [Горький, 1979, т. 16, с. 256].

В этой же статье А. М. Горький выражает своё возмущение в адрес писателей, обезображивающих женщину. Он пишет: «Величественная простота, презрение к позе, мягкая гордость собою, недюжинный ум и глубокое, полное неиссякаемой любви сердце, спокойная готовность жертвовать собою ради торжества своей мечты - вот духовные данные Василисы Премудрой, великолепно и любовно очерченные старыми мастерами образа и слова, а ещё точнее

Музою новейшей русской истории. И вдруг - эта женщина, воистину добрый гений страны, ушла из жизни, исчезла, как призрак; на место её ставят пред нами "кобыл" (прошу заметить, что в этой статье я пользуюсь только теми грубостями, которые были уже употреблены ранее в журналах и газетах последнего времени), наделяют их неутолимою жаждою исключительно половой жизни, различными извращениями в половой сфере, заставляют сниматься нагими, а главным образом - предают на изнасилование» [Там же, с. 264].

После революции А. М. Горький мечтал о создании новой литературы. На место старого реализма он хотел поставить новый - социалистический. Его считают основателем метода социалистического реализма. Между тем этот метод есть не что иное, как продолжение того метода в литературе, который он

сам называл революционным (или героическим) романтизмом. Он пропагандировал этот метод ещё в молодости. В чём его суть?

Суть метода героического романтизма А. М. Горький объяснил ещё в январе 1900 г. в письме к А. П. Чехову. Он писал: «Право же - настало время нужды в героическом: все хотят - возбуждающего, яркого, такого, знаете, чтобы не было похоже на жизнь, а было выше её, лучше, красивее. Обязательно нужно, чтобы теперешняя литература немножко начала прикрашивать жизнь, и, как только она это начнёт, - жизнь прикрасится, т. е. люди заживут быстрее, ярче» [Переписка, 1984, т. 2, с. 326].

Приноравливая идею революционного романтизма к социалистическим условиям, в докладе «О бойкости» (1934) А. М. Горький говорил: «Революционный романтизм - это, в сущности, псевдоним социалистического реализма, назначение коего не только критически изобразить прошлое в настоящем, но главным образом - способствовать утверждению революционно достигнутого в настоящем и освещению высоких целей социалистического будущего» [Русские писатели, 1954, с. 721].

В старом реализме А. М. Горького в первую очередь не устраивало пассивное отношение её творцов и их героев к действительности. Он мечтал о литературе, в которой появится новый герой - герой-революционер, герой-преобразователь, герой-творец.

НРАВСТВЕННОСТЬ

Четвёртый путь к Человеку - путь от зла к добру. Он называется морализацией. Его антипод - аморализация. Главный источник последней А. М. Горький видел в азиатчине.

В 1915 г. А. М. Горький написал статью «Две души». В ней он поместил Россию между Западом (Европой) и Востоком (Азией). Русские, с его точки зрения, причудливым образом вместили в себя влияние как Европы, так и Азии. Вот как в общих чертах у него выглядит схема противопоставления Запада и Востока:

Области культуры Запад Восток

Религия Терпимость Фанатизм

Наука Рационализм Сенсуализм

Искусство Реализм Мистицизм

Нравственност ъ Индивидуализм Коллективизм

Политика Демократия Деспотия

Язык Асоциализация Социализация

Мировоззрение Активность Пассивность

Из каждой культурной доминанты, характерной для Запада и Востока, вытекает множество последствий. Так, русские, с точки зрения А. М. Горького, унаследовали от Востока пассивное отношение к действительности и даже стремление уйти, убежать от неё. Отсюда вытекают такие свойства русского характера, как раболепие, безволие, леность, пессимизм, эскапизм, мечтатель-ство, склонность к пьянству и т. п.

Из пассивного отношения к действительности, свойственного восточно-азиатскому мироощущению, А. М. Горький, между прочим, выводил и неприкаянность. Чацких, Онегиных и обломовых он вписал в один разряд с бездомными бродягами. «А вот жестокость к рабам и раболепие пред владыками, столь свойственное нашему дворянству, - читаем мы у него, - это от Востока вместе с "обломовщиной", типичной для всех классов нашего народа. Верно также, что бесчисленная масса "лишних людей", всевозможных странников, бродяг, Онегиных во фраках, Онегиных в лаптях и зипунах, людей, которыми владеет "беспокойство, охота к перемене мест", это одно из характернейших явлений русского быта, - тоже от Востока и является не чем иным, как бегством от жизни, от дела и людей» [Горький, 1918, с. 185].

Что и говорить, переборщил здесь Алексей Максимович, - даже не столько в том, что уравнял неприкаянных героев русской классической литературы с бродягами, сколько в том, что подвёл под неприкаянность исключительно восточно-азиатские корни.

В основе духовной неприкаянности лежит безуспешный поиск смысла жизни. Этот смысл ищут и далеко не всегда находят не только на Востоке, но также на Западе, Юге и Севере.

Нельзя, вместе с тем, отрицать бесспорное рациональное зерно, имеющееся в позиции А. М. Горького по отношению к неприкаянным героям нашей литературы. Эта позиция выражена им предельно ясно: «Вся наша литература -настойчивое учение о пассивном отношении к жизни, апология пассивности» [Горький, 1979, т. 16, с. 206-207]. В другом месте у него же читаем: «Писатель активного настроения - например, Джек Лондон - невозможен в России» [Там же, с. 57].

Да и то сказать: неприкаянному человеку не до активного настроения. О какой активности можно говорить, если не решён главный вопрос: зачем?

С этим «Зачем?» А. М. Горький и появился на литературном горизонте в 1892 г. Его Макар Чудра учил: «Долго не стой на одном месте - чего в нём? Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить её. А задумаешься - разлюбишь жизнь, это всегда так бывает. И со мной это было. Эге! Было, сокол. В тюрьме я сидел, в Галичине. "Зачем я живу на свете?" - помыслил я со скуки, - скучно в тюрьме, сокол, э, как скучно! - и взяла меня тоска за сердце, как посмотрел я из окна на поле, взяла и сжала его клещами. Кто скажет, зачем он живёт? Никто не скажет, сокол! И спрашивать себя про это не надо. Живи, и всё тут! И похаживай да посматривай кругом себя, вот и тоска не возьмёт никогда. Я тогда чуть не удавился поясом, вот как!» [Горький, 1979, т. 1, с. 22].

Неприкаянным оказался горьковский Фома Гордеев. Отец оставил ему миллионы. Он учил сына: «На людей - не надейся. многого от них не жди. Мы все для того живём, чтобы взять, а не дать. О, господи, помилуй грешника!» [Горький, 1985, т. 2, с. 84].

Сын оказался плохим учеником. В него, как клещ, вцепился вопрос: «Зачем?». Он почувствовал себя хуже таракана, который знает, куда он ползёт и зачем. А деньги? Вот вам его ответ: «Деньги? Много их у меня!.. Задушить мо-

гу ими до смерти, засыпать тебя с головой... Обман один - дела эти все... Вижу я дельцов - ну что же? Нарочно это они кружатся в делах, для того, чтобы самих себя не видать было... Прячутся, дьяволы. Ну-ка освободи их, от суеты этой, - что будет? Как слепые, начнут соваться туда и сюда... с ума посходят! Ты думаешь, есть дело - так будет от него человеку счастье? Нет, врёшь! Тут -не всё ещё!.. Река течёт, чтобы по ней ездили, дерево растёт для пользы, собака - дом стережёт... всему на свете можно найти оправдание! А люди - как тараканы - совсем лишние на земле... Всё для них, а они для чего? В чём их оправдание?» [Там же, с. 165].

Вот как заканчивается повесть: «Недавно Фома явился на улицах города. Он какой-то истёртый, измятый и полоумный. Почти всегда выпивши, он появляется - то мрачный, с нахмуренными бровями и с опущенной на грудь головой, то улыбающийся жалкой и грустной улыбкой блаженненького. Иногда он буянит, но это редко случается. Живёт он у сестры на дворе, во флигельке...» [Там же, с. 255].

Жалкий человек! Не вышло из него Саввы Морозова. Задатки были, но он не хотел учиться. Вопрос «Зачем?» остался для Фомы Гордеева нерешённым. Он загулял, порвал со своим классом и стал приживальщиком. До эволюционного смысла жизни ему было далёко, как до солнца.

Вопрос о смысле человеческой жизни - мировоззренческий вопрос. На свете жили и живут миллионы людей, не озабоченных поиском своего мировоззрения. Отсутствие собственного мировоззрения, между тем, может составить трагедию для человека думающего. К таким людям принадлежал главный герой романа-эпопеи А. М. Горького «Клим Самгин (Сорок лет)».

В одной из заметок А. М. Горький писал о своём Климе: «Этот тип индивидуалиста, человека непременно средних интеллектуальных способностей, лишённого каких-либо ярких качеств, проходит в литературе на протяжении всего XIX века» [Там же, т. 11, с. 528].

К этому типу А. М. Горький относил Онегина, Печорина, Обломова, Рудина и других главных героев русской классической литературы. Почему? Все они, как и Клим Самгин, неприкаянные.

Почему Клим Самгин искал правду, но не находил? Почему он так и остался у разбитого корыта неприкаянности? Две главные причины: 1) недоверчивость к чужой правде; 2) средние интеллектуальные способности. Впрочем, первая черта вытекает из второй. Эти черты обнаружились в нём уже в детстве. Уже в детстве он не рассчитывал на собственные интеллектуальные способности в поиске правды, а допытывался о ней у взрослых. Но их правда его не удовлетворяла. Она ему казалась сомнительной. «Клим довольно рано начал замечать, - читаем у А. М. Горького, - что в правде взрослых есть что-то неверное, выдуманное» [Там же. С. 16].

Так будет у него всю жизнь. Всю жизнь он будет не своей головой додумываться до правды, а выведывать её у других. Результат будет всё тот же: в их правде он будет находить что-то неверное, выдуманное. Так и будет жить, лавируя между чужими правдами, сам по себе, особняком, но изображая из себя оригинала, у которого своя, особая, независимая правда - между да и нет: «Клим Самгин легко усваивал чужие мысли, когда они упрощали человека. Упрощающие мысли очень облегчали необходимость иметь обо всём своё мнение. Он выучился искусно ставить своё мнение между да и нет, и это укрепляло за ним репутацию человека, который умеет думать независимо, жить на средства своего ума» [Там же. С. 82].

Как молитву, Самгин повторял слова о своей внутренней независимости: «Я ни с чем и ни с кем не связан. Действительность мне враждебна. Я хожу над

нею, как по канату» [Там же, т. 13, с. 118]. Но независимость - это не правда, а лишь условие, обеспечивающее приближение к ней.

Ох, нелёгкая это работа - плутать в хаосе чужих мыслей, жизней и событий, не умея привести их в порядок и прийти к самому себе. Как? Как же не потерять себя в толпе своих двойников? Надо на чём-то остановиться! Нельзя служить всем богам сразу. Да, но средние интеллектуальные способности не позволяют.

Далеко Климу Самгину до роллановского Кристофа Крафта! Последний остановился на человечности: «Нужно быть не просто человечным, а человеком. человечным! Бог с ним, с вашим худосочным гуманизмом! Нельзя любить двадцать вещей сразу, нельзя служить нескольким богам!» [Роллан, 1982, т. 2, с. 324].

Что же мешало нашему Климу Самгину стать не просто человечным, а человеком человечным? Дело здесь не только в его средних умственных возможностях, но и в непомерном обособленчестве от людей, в бесплодной погоне за непохожестью на других, в его пожизненном индивидуализме.

Человечность - вот качество, отличающее человека от животного. Человек -существо культуросозидающее, а животное довольствуется лишь предкультурой. Кристоф Крафт у Р. Роллана - великий композитор. Он вносит свой вклад в развитие музыкальной культуры. А Клим Самгин у А. М. Горького? В сущности - он бездарен. Ни одного своего замысла он не доводит до конца. Как и Мерсо у А. Камю, он - посторонний в этом мире. Его главная цель - пользоваться благами культуры, не им создаваемой, и упиваться своей оригинальностью и свободой мысли: «Он, Клим Самгин, ещё в детстве был признан обладателем исключительных способностей, об этом он не забывал да я не мог забыть, ибо людей крупнее его - не видел. В огромном большинстве люди - это невежды, поглощённые простецким делом питания, размножения и накопления собственности, над массой этих людей и в самой массе шевелятся люди, которые, приняв и освоив ту или иную систему фраз, именуют себя консерваторами, либералами, социалистами. Они раскалываются на бесчисленное количество

группочек - народники, толстовцы, анархисты и так далее, но это, не украшая их, делает ещё более мелкими, менее интересными. Включить себя в любой ряд таких людей, принять их догматику - это значит ограничить свободу своей мысли» [Горький, 1979, т. 14, с. 154].

Вот итог, к которому Клим Иванович Самгин пришёл к концу своей пятидесятилетней жизни: «Он видел вокруг себя людей, в большинстве беспартийных, видел, что эти люди так же, как он, гордились своей независимостью, подчёркивали свою непричастность политике и широко пользовались правом критиковать её. Количество таких людей возрастало» [Там же. С. 483].

Клим Самгин - прямая противоположность не только Кристофа Крафта у Ромена Роллана, но и Мартина Идена у Джека Лондона. Последний нашёл основы универсально-эволюционного мировоззрения у Г. Спенсера, а К. Самгин так и остался человеком без мировоззрения.

ПОЛИТИКА

Пятый путь к Человеку - путь от несправедливости к справедливости. Он называется политизацией. Его антипод - аполитизация. Главных проводников последней А. М. Горький видел в мещанах. Им он посвятил известную статью «Заметки о мещанстве» (1905).

Трактовка мещанства в указанной статье выглядит весьма широкой. Так, в число мещан у него попадают некоторые русские литераторы - в частности, Ф. И. Тютчев. Известное стихотворение Ф. И. Тютчева:

Не рассуждай, не хлопочи, Безумство ищет, глупость судит;

Дневные раны сном лечи, А завтра быть тому, что будет, Живя - умей всё пережить: Печаль, и радость, и тревогу. Чего желать? О чём тужить? День пережит - и слава богу...

А. М. Горький преподносит по существу как гимн мещанина, которому в данном случае приписывается следующее: «Он не герой, героическое непонятно ему, только иногда на сцене театра он любуется героями, спокойно уверенный, что театральные герои не помешают ему жить. Он не чувствует будущего и, живя интересами данного момента, своё отношение к жизни определяет так:

Не рассуждай, не хлопочи.

Он любит жить, но впечатления переживает неглубоко, социальный трагизм недоступен его чувствам, только ужас пред своей смертью он может чувствовать глубоко и выражает его порою ярко и сильно. Мещанин всегда лирик, пафос совершенно недоступен мещанам, тут они точно прокляты проклятием бессилия...» [Горький, 1979, т. 16, с. 198-199].

Но автор этих слов не останавливается на Ф. И. Тютчеве. Он решительно относит к писателям-мещанам не кого-нибудь, а Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого. «Ожидаю, что идолопоклонники закричат мне: "Как? Толстой? Достоевский?". Я не занимаюсь критикой произведений этих великих художников, я только открываю мещан. Я не знаю более злых врагов жизни, чем они. Они хотят примирить мучителя и мученика и хотят оправдать себя за близость к мучителям, за бесстрастие своё к страданиям мира. Они учат мучеников терпению, они убеждают их не противиться насилию, они всегда ищут доказательств невозможности изменить порядок отношений имущего к неимущему, они обещают народу вознаграждение за труд и муки на небесах и, любуясь его невыносимо тяжкой жизнью на земле, сосут его живые соки, как тля» [Там же. С. 207].

Возникает вопрос: кто же, по А. М. Горькому, не мещанин? Кого он имеет в виду, говоря о мещанстве? Вот лишь некоторые его черты:

1. «Мещанство - это строй души современного представителя командующих классов. Основные ноты мещанства - уродливо развитое чувство собственности, всегда напряженное желание покоя внутри и вне себя, темный

страх пред всем, что так пли иначе может вспугнуть этот покой, и настойчивое стремление скорее объяснить себе всё, что колеблет установившееся равновесие души, что нарушает привычные взгляды на жизнь и на людей» [Там же. С. 194].

2. «Мещанин не способен видеть ничего, кроме отражений своей серой, мягкой и бессильной души» [Там же. С. 199].

4. «Мещанин в политике ведёт себя, как вор на пожаре, - украл перину, снёс её домой и вновь явился на пожар гасить огонь, который он же сам тихонько раздувал из-за угла...» [Там же. С. 211].

5. «Одно из свойств мещанской души - раболепие, рабье преклонение перед авторитетами» [Там же. С. 207].

6. «Мещанин любит философствовать, как лентяй удить рыбу, он любит поговорить и пописать об основных проблемах бытия - занятие, видимо, не налагающее никаких обязанностей к народу и как нельзя более уместное в стране, где десятки миллионов человекоподобных существ в пьяном виде бьют женщин пинками в животы и с удовольствием таскают их за косы, где вечно голодают, где целые деревни гниют в сифилисе, горят, ходят - в виде развлечения -в бой на кулачки друг с другом, при случае опиваются водкой и во всём своём быте обнаруживают какую-то своеобразную юность, которая делает их похожими на первобытных дикарей...» [Там же. С. 209].

Я мог бы привести новые цитаты из анализируемой статьи, но, боюсь, они увели бы нас ещё дальше от ответа на вопрос о том, кто мещанин, а кто не мещанин. Надо прямо сказать: противоречивым вышел у А. М. Горького образ мещанина. Он вмещает в себя, с одной стороны, «жирного человечка с брюшком, любителя устриц, женщин», а с другой, авторов «Войны и мира» и «Братьев Карамазовых». Но не будем делать поспешных выводов: у А. М. Горького в его статье есть достаточно ясный ответ на вопрос о том, кто не мещанин. Это рабочий. Но не реальный рабочий, а идеальный, будущий. Именно он противостоит расплывчатой массе мещан.

«Великое, неисчерпаемое горе мира, - пишет А. М. Горький, - погрязшего во лжи, во тьме, в насилии, обмане, - моё личное горе. Я есть человек, нет ничего, кроме меня». Это миропонимание, утончённое и развитое до красоты и глубины, которой мы себе представить не можем, вероятно, и будет миропониманием рабочего, истинного и единственно законного хозяина жизни, ибо строит её он» [Там же. С. 208].

Но почему именно рабочий, а не крестьянин или интеллигент станет носителем немещанского миропонимания?

А. М. Горький верил, что именно рабочий в большей мере, чем крестьянин и интеллигент, способен к активной, преобразующей деятельности, которая делает человека Человеком. В этой деятельности его главным противником оказывается государство: «Государство убивает человека, чтобы воскресить в нём животное и силою животного укрепить свою власть; оно борется против разума, всегда враждебного насилию» [Там же. С. 206].

В другом месте А. М. Горький пишет о рабочем: «"Зачем так? Для кого?". И он начинал понемногу догадываться, что весь этот механически правильно, но бессмысленно действующий ад создан и приведён в движение ненасытной жадностью тех людей, которые захватили в свои руки власть над всей землей и над человеком и всё хотят развить, укрепить эту власть силою золота. Они обезумели от жадности, сами стали глупыми и жалкими рабами своих фабрик и машин, своих векселей и золота, зарвались, запутались в сетях дьявола наживы,

как мухи в паутиие, и уже не отдают себе отчёта - зачем всё это им? - и не видят, отупевшие, не могут видеть возможности жить иначе - иной жизнью, красивой, свободной, разумной» [Там же. С. 215-216].

Главная мысль автора «Заметок о мещанстве» - призыв к активной борьбе с мещанством. Не мещанин тот, кто активен в борьбе за подлинно человеческую жизнь, а мещанин - враг этой борьбы. Он - раб. Его делает таким «бесстрастный слуга жёлтого дьявола, жадного золота, - всё разрушающий капитализм» [Там же. С. 205].

«Капитал, - читаем у А. М. Горького, - похож на чуму, которая одинаково равнодушно убивает водовоза и губернатора, священника и музыканта. И, как чума, сам по себе он не нуждается в оправдании бессмысленности своего роста, - механически правильно сортируя людей на классы, независимо от своей воли развивая их сознание, он сам создаёт себе непримиримых врагов, раздражая человека своей жадностью, как дурак раздражает быка красным. Зло жизни, он не стесняется своей ролью, он цинично откровенен в своих действиях и, нагло говоря грохотом машин "всё мое!", равнодушно развращает людей, искажает жизнь. Таков он есть, он не может быть иным, и это хорошо, потому что просто, всем понятно и очень быстро создаёт в душе представителя труда резко отрицательное, непримиримо враждебное отношение к представителю капитала» [Там же. С. 217].

Есть ли свет в конце капиталистического туннеля? «Жестокость богатства так же очевидна, как и глупая жадность его. Неразборчивый, как свинья, капитал пожирает всё, что видит, но нельзя съесть больше того, сколько можешь, и однажды он должен пожрать сам себя - эта трагикомедия лежит в основе его механики» [Там же].

Автор «Заметок о мещанстве» видел высший смысл жизни в активной позиции человека по отношению к общественному строю, в котором волею судьбы ему пришлось жить. Как и Джордано Бруно, он славил человека-борца, человека-преобразователя, человека-творца, человека-героя, Человека (с большой буквы).

Шестой путь к Человеку - путь от разобщения к единению. Он называется лингвизацией. Его антипод - алингвизация. Под последней следует иметь в виду языковые процессы, приводящие к разобщению. На первое место среди таких процессов А. М. Горький ставил употребление бессмысленных слов. Вот почему он не принимал языковых трюкачеств русских модернистов - А. Белого, В. Хлебникова и т. п.

На второе место среди инволюционных процессов, происходящих в языке, А. М. Горький ставил злоупотребление нелитературными словами - просторечиями, диалектизмами, вульгаризмами и т. п. Вот почему он неутомимо критиковал писателей, пренебрегающих нормами литературного языка. В их число попали, например, Нитобург и Пермитин.

В «Открытом письме А. С. Серафимовичу» (1934) А. М. Горький писал: «Вот в книжке Нитобурга "Немецкая слобода" я встречаю такие уродливые словечки: "скокулязило", "вычикурдывать", "ожгнуть", "небо забураманило" и т. д., встречаю такие фразы, как, например: "Белевесый был. Гогона, крикун, бабник, одно слово: брянский ворокоса безуенный". "Шалапутный табунок анархиствовавших девиц невзначай лягнулся задиристой фразой". Что значат эти слова?

Вот у Пермитина в книге "Враг" читаю такие же дикие словечки: "дюзнул", "скобыской", "кильчак тебе промежду ягодиц", "саймон напрочь под корешок отляшил", "ты от меня не усикнешь", "как нинабудь". "Поженили близнецов в один мясоед, и молодухи долго путали своих мужей, особенно в бане, - в банях кержаки моются семьями, мужчины, женщины, дети - все вместе. Не один год мучались бабы, пока не приноровились узнавать каждая своего". Что за ерунда!» [Русские писатели, 1954, с. 718].

Известно, какую титаническую работу проводил А. М. Горький с молодыми писателями. Чему он их учил в первую очередь? Во-первых, читать, читать и читать классику и фольклор, а во-вторых, учиться писать просто и точно. В

письме к Н. А. Емельяновой он писал: «Язык должен быть прост и точен, это придаёт ему силу, рельефность, красочность» [Там же. С. 699].

А. М. Горький не был непогрешимым критиком. Он мог ошибаться. Так, основатель «Литературной учёбы» не сумел распознать в молодом Александре Твардовском будущего первого советского поэта. Патриарх советской литературы разнёс в пух и прах его первую поэму «Страна Муравия» (1934-1936). А. М. Горький писал о ней: «Не надо писать так, чтобы читателю ясно видны были подражания то Некрасову, то Прокофьеву, то - набор частушек и т. д. Автор должен смотреть на эти стихи как на черновики. Если он хочет серьёзно работать в области литературы, он должен знать, что "поэмы" такого размера, т. е. в данном случае: длины - пишутся годами и не по принципу "Тяп-ляп, может, будет корабль", или

Сбил, сколотил - вот колесо!

Сел да поехал - ох хорошо!

Оглянулся назад -Одни спицы лежат».

[Твардовский, 2010, с. 75].

Современным писателям, между тем, очень было бы полезно вникнуть в такие слова А. М. Горького, которые он сказал в «Беседе с молодыми» (1934): «Слово - одежда всех фактов, всех мыслей. Но за фактами скрыты их социальные смыслы, за каждой мыслью скрыта причина: почему та или иная мысль именно такова, а не иная. От художественного произведения, которое ставит целью своей изобразить скрытые в фактах смыслы социальной жизни во всей их значительности, полноте и ясности, требуется чёткий, точный язык, тщательно отобранные слова. Именно таким языком писали "классики", вырабатывая его постепенно, в течение столетий. Это подлинно литературный язык, и хотя его черпали из речевого языка трудовых масс, он резко отличается от своего первоисточника, потому что, изображая описательно, он откидывает из речевой стихии всё случайное, временное и непрочное, капризное, фонетически

искажённое, не совпадающее по различным причинам с основным "духом", то

есть строем общеплеменного языка» [Русские писатели, 1954, с. 689].

Итак, к Человеку по А. М. Горькому в области духовной культуры ведут шесть путей - атеизации, сциентизации, эстетизации, морализации, политизации и лингвизации. Реальные люди преодолевают лишь некоторую часть из этих путей, но даже и самые человечные из них не могут стать Человеком в полной мере, поскольку Человек с большой буквы есть эволюционный идеал! Он всегда впереди. Между тем ближе к нему, как считал А. М. Горький, оказываются люди свободного творческого труда. Свободного, между прочим, и от «пакостной власти копейки» [Там же. С. 298].

Безволие - вот главное препятствие на пути к Человеку. Человек с большой буквы - это человек, умеющий реализовывать свою, человеческую, сущность. Но даже и в тех, кто уходит дальше других на пути к Человеку, живёт человек с маленькой буквы, волей случая оказавшийся в таком-то времени и в таком-то пространстве. У индивидуального человека, как утверждал Б. Паскаль, вечность позади - до его рождения - и вечность впереди - после его кончины. Его окружает бесконечное пространство слева и справа, сверху и снизу, впереди и сзади. Он - песчинка, затерянная в бесконечности.

Вот и выходит, что там, где «я» индивидуальное, сознание своей ничтожности, а там, где «я» родовое, - приобщение к Человеку, к человечеству, которое имеет больше шансов на вечность, чем отдельный человек. Вот и выходит, что жить нужно не столько «я» индивидуальным, сколько «я» родовым, т. е. быть Человеком - тем самым Человеком, о котором говорит Сатин в пьесе А. М. Горького «На дне». Становиться всё в большей и большей степени Человеком - вот высший - эволюционно-культурный - смысл человеческой жизни.

А. М. Горький, как мы помним, расценил эволюционный возраст современного человека как подростковый, тем самым он его подбодрил. Вот та цитата, начало которой я уже приводил: «Человек - всё ещё во многом зверь, но вместе

с этим он - культурно - всё ещё подросток, и приукрасить его, похвалить -весьма полезно: это поднимает его уважение к себе, это способствует развитию в нём доверия к своим творческим силам. К тому же похвалить человека есть за что - всё хорошее, общественно ценное творится его силою, его волей» [Горький, 1979, т. 16, с. 288].

Приведённые слова я нашёл в статье М. Горького «О том, как я учился писать» (1928). В них выведена, по мнению её автора, специфика романтического метода в искусстве. А между тем эти слова имеют отношение не только к искусству, но и к культуре в целом. Более того, в них схвачена одна из существенных черт эволюционного мировоззрения: без гуманного, поощрительного отношения человека к человеку культурная эволюция невозможна. Напротив, утрата подобного отношения ведёт людей к инволюции, к расчеловечению, к торжеству животного начала в человеке над собственно человеческим, культурным.

Эволюционная интерпретация романтизма у М. Горького вовсе не случайна. Он был вполне состоявшимся эволюционистом, т. е. видел в современном мире результат его многомиллионного развития. Подобный, эволюционный, взгляд он распространял, прежде всего, на культуру, в особенности восхищаясь выдающимися деятелями науки и искусства. Организация им издания книг о жизни замечательных людей (ЖЗЛ) - вовсе не случайный эпизод в его биографии.

Сам А. М. Горький был образцом культурной эволюции. Всю жизнь он творил из себя Человека. Его любовь к выдающимся деятелям культуры не была слепой. Достаточно в связи с этим напомнить, как резко он критиковал Л. Н. Толстого и в особенности Ф. М. Достоевского за их призыв к смирению. Не раб, а свободный человек был его идеалом. Первый пассивен в культуроге-незе, а второй активен, созидателен, продуктивен. Первого он изобразил в образе «мещанина», а второго он считал «самым великим чудом мира и творцом всех чудес на земле» (Там же. С. 293). Именно такой человек «создает культуру, которая есть наша, нашей волей, нашим разумом творимая "вторая природа"» [Там же. С. 283].

Библиографический список

1. Горький М. Собрание сочинений в 16 томах [Текст] / А. М. Горький. - М.: Правда, 1979.

2. Горький А. М. Статьи 1905-1916 [Текст] / А. М. Горький. - СПб.: Парус, 1918. 212 с.

3. Переписка А. П. Чехова в двух томах [Текст] / Переписка. - М.: Художественная литература, 1984.

4. Роллан Р. Жан-Кристоф. В 4 томах [Текст] / Р. Роллан. - М.: Правда, 1982.

5. Розанов В. В. Т.2 [Текст] / В. В. Розанов. - М.: Правда, 1990. 712 с.

6. Русские писатели о языке (ХУШ-Х1Х вв.). Под ред. Б. В. Томашевского и Ю. Д. Левина [Текст] / Русские писатели. - Л.: Советский писатель, 1954. 834 с.

7. Твардовский А. Т. Давно ли? Жизнь тому назад. Биография. Стихи. Воспоминания. Состав. И. Осипов [Текст] / А. Т. Твардовский. - М., 2010. 624 с.

8. Толстой Л. Н. Собрание сочинений в двадцати томах. Т. 20 [Текст] / Л. Н. Толстой. -М.: Правда, 1965. 690 с.

9. Чуковский К. И. Собрание сочинений в шести томах [Текст] / К. И. Чуковский. - М.: Художественная литература, 1967.