Итальянский композитор Россини: биография, творчество, история жизни и лучшие произведения. Биография Сообщение о россини 5 6 фактов

«В 14 ЛЕТ В СПИСКЕ ВЗЯТЫХ ИМ «КРЕПОСТЕЙ» ЗНАЧИЛОСЬ СТОЛЬКО ЖЕНЩИН, СКОЛЬКО БЫВАЕТ ЛИШЬ У ОПЫТНЫХ ЛОВЕЛАСОВ...»

«СОЛНЦЕ ИТАЛИИ»

Джоаккино Россини - великий итальянский композитор, создатель многочисленных опер и удивительно ярких и красивых мелодий, блестящий собеседник и острослов, жизнелюб и донжуан, гурман и кулинар.

«Упоительный», «сладчайший», «пленительный», «утешительный», «солнечный»... Какими только эпитетами не награждали Россини его современники. Под обаянием его музыки находились самые просвещенные люди разных времен и народов. Александр Пушкин писал в «Евгении Онегине»:

Но уж темнеет вечер синий,

Пора нам в Оперу скорей:

Там упоительный Россини,

Европы баловень - Орфей.

Не внемля критике суровой,

Он вечно тот же, вечно новый,

Он звуки льет - они кипят,

Они текут, они горят,

Как поцелуи молодые,

Все в неге, в пламене любви,

Как закипевшего аи

Струя и брызги золотые...

Оноре де Бальзак, прослушав «Моисея» Россини, сказал: «эта музыка поднимает склоненные головы и вселяет надежду в самые ленивые сердца». Устами своего любимого героя Растиньяка французский писатель говорит: «Вчера у итальянцев давали «Севильского цирюльника» Россини. Я никогда прежде не слышал такой сладостной музыки. Боже! Есть же счастливцы, которые имеют ложу у итальянцев».

Немецкий философ Гегель, приехав в сентябре 1824 года в Вену, решил посетить один из спектаклей Итальянского оперного театра. Прослушав «Отелло» Россини, он написал жене: «Пока у меня хватит денег, чтобы ходить в итальянскую оперу и оплатить обратный проезд, я остаюсь в Вене». За месяц пребывания в столице Австрии, философ по разу посетил все спектакли театра, и 12 раз (!) оперу «Отелло».

Чайковский, впервые прослушав «Севильского цирюльника», записал в дневнике: ««Севильский цирюльник» останется навсегда неподражаемым образцом... Той непритворной, беззаветной, неудержимо захватывающей веселости, какою брызжет каждая страница «Цирюльника», того блеска и изящества мелодии и ритма, которыми полна эта опера, - нельзя найти ни у кого».

Генрих Гейне, один из самых привередливых и злоязычных людей своего времени, был совершенно обезоружен музыкой итальянского гения: «Россини, божественный маэстро, - солнце Италии, расточающее свои звонкие лучи всему миру! Я... восхищаюсь твоими золотыми тонами, звездами твоих мелодий, твоими искрящимися мотыльковыми грезами, так любовно порхающими надо мной и целующими сердце мое устами граций! Божественный маэстро, прости моими бедным соотечественникам, которые не видят твоей глубины, - ты прикрыл ее розами...»

Стендаль, бывший свидетелем бешеного успеха итальянского композитора, констатировал: «Слава Россини может быть ограничена только пределами вселенной».

ШЕВЕЛИТЬ УШАМИ - ЭТО ТОЖЕ ТАЛАНТ

Отличники - хорошие исполнители, но миром правят троечники. Однажды один знакомый рассказал Россини о том, что некий коллекционер собрал большую коллекцию орудий пыток всех времен и народов. «А было ли в этой коллекции фортепиано?» - поинтересовался Россини. «Конечно, нет», - с удивлением отозвался собеседник. «Значит, в детстве его не учили музыке!» - вздохнул композитор.

В детстве будущая знаменитость Италии не подавала никаких надежд на светлое будущее. Несмотря на то, что Россини родился в музыкальной семье, два несомненных таланта, которые он сумел обнаружить, было умение шевелить ушами и спать в любой обстановке. Необычайно живой и экспансивный по натуре, юный Джоаккино избегал всяческой учебы, предпочитая ей шумные игры на свежем воздухе. Его счастье - это сон, вкусная еда, хорошее вино, компания уличных сорвиголов и разнообразные веселые проказы, по части которых он был настоящий мастак. Он так и остался малограмотным человеком: его письма, всегда содержательные и остроумные, полны чудовищных грамматических ошибок. Но это ли повод для огорчения?

Вы плохо знаете орфографию...

Тем хуже для орфографии!

Родители настойчиво пытались обучить его семейной профессии - напрасное дело: дальше гамм дело не сдвинулось. Родители решают: чем видеть такое мученическое лицо Джоаккино всякий раз, когда приходит учитель музыки, уж лучше отдать его в обучение к кузнецу. Физическая работа, может быть, ему больше понравится. Через короткое время выяснилось, что кузнечное дело сыну трубача и оперной певицы также не нравится. Зато, кажется, этот маленький разгильдяй понял, что куда приятнее и легче постукивать по клавишам чембало, чем громыхать тяжелым молотом по разным железякам. С Джоаккино происходит приятное преображение, он как будто проснулся - стал прилежно учиться и школьным премудростям, и, главное, музыке. И что еще удивительней, в нем неожиданно обнаружился новый талант - феноменальная память.

В 14 лет Россини поступил в Болонский музыкальный лицей, где стал первым учеником, а вскоре и сравнялся со своими учителями. Блестящая память и здесь была кстати: однажды он записал музыку целой оперы, прослушав ее всего два или три раза... Вскоре Россини начал дирижировать оперными спектаклями. К этому времени относятся первые творческие опыты Россини - вокальные номера для странствующей труппы и одноактная комическая опера «Вексель на брак». Заслуги в музыкальном искусстве были оценены по достоинству: в 15 лет Россини уже был увенчан лаврами Болонской филармонической академии, став таким образом самым молодым академиком Италии.

Хорошая память никогда не изменяла ему. Даже в старости. Сохранился рассказ о том, как однажды на одном из вечеров, где, кроме Россини, присутствовал и Альфред Мюссе, молодой французский поэт, приглашенные по очереди читали свои стихи и отрывки из произведений. Мюссе прочел публике свою новую пьесу - стихов приблизительно в шестьдесят. Когда он закончил читать, раздались аплодисменты.

Ваш покорный слуга, - поклонился Мюссе.

Извините, но этого никак не может быть: эти стихи я учил еще в школе! И, между прочим, помню до сих пор!

С этими словами композитор слово в слово повторил стихи, только что произнесенные Мюссе. Поэт покраснел до корней волос и ужасно разволновался. От растерянности он сел на диван и стал бормотать что-то невнятное. Россини, видя реакцию Мюссе, быстро подошел к нему, дружески пожал руку, и сказал с виноватой улыбкой:

Простите меня, дорогой Альфред! Это, конечно же, ваши стихи. Во всем виновата моя память, только что совершившая эту литературную кражу.

КАК СХВАТИТЬ ФОРТУНУ ЗА ЮБКУ?

Искусство говорить комплименты - одно из самых важных умений, какое должен освоить всякий мужчина, мечтающий об успехе в делах и, особенно, личной жизни. Психолог Эрик Берн советовал всем стеснительным юношам побольше шутить в присутствии предмета любви. «Скажите ей, - поучал он, - например, что-нибудь вроде этого: «Панегирики всех любящих вечности, трижды умноженные, стоят только половины твоих чар. Десять тысяч радостей из волшебной сумочки из оленьей кожи - не больше тутовой ягодки, в сравнении с гранатом, который сулит одно прикосновение твоих губ...». Если она этого не оценит, она не оценит ничего иного, что вы можете ей предложить, и лучше вам о ней забыть. Если она одобрительно засмеется, - вы уже наполовину победили».

Есть люди, которым нужно старательно учиться, чтобы выражать свои чувства столь изящно и оригинально - таких большинство. Но есть и такие, кто получил это умение как будто с рождения. Эти счастливчики все делают легко и непринужденно: словно играя, очаровывают, увлекают, соблазняют и... также легко ускользают. К их числу принадлежал и Джоаккино Россини.

«Женщины ошибаются, считая, что все мужчины одинаковы. А мужчины ошибаются, считая, что все женщины разные», - однажды пошутил он. Уже в 14 лет в списке взятых им «крепостей» значилось столько женщин, сколько бывает иногда лишь у зрелых мужчин и опытных ловеласов. Приятная внешность служила только дополнением к другим, более важным его достоинствам - остроумию, находчивости, всегда хорошему настроению, подкупающей обходительности, умению говорить приятные вещи и вести увлекательный разговор. А уж в искусстве расточать комплименты ему вообще трудно было найти достойного соперника. К тому же он был щедрый угодник: мазал словесным елеем всех женщин без разбора. В том числе и тех, с кем, по его словам, «можно было целоваться только с закрытыми глазами».

В нужное время и в нужном месте он, начинающий композитор, встречается с Марией Марколини, одной из самых выдающихся певиц своего времени. Она обращает внимание на улыбающегося красавчика-музыканта и сама начинает с ним разговор: «Любите ли вы музыку?» - «Обожаю». - «А певиц тоже... любите?» - «Если они похожи на вас, обожаю, так же, как музыку». Марколини с вызовом смотрит ему прямо в глаза: «Маэстро, но это едва ли не признание в любви!» - «Почему едва ли? Оно вырвалось так непроизвольно, и я не собираюсь от него отрекаться. Вы можете эти мои слова принять за легкий ветерок, щекочущий уши, и отпустить их на волю. Но я поймаю их и верну вам - с большим удовольствием». Красавица смеется: «Думаю, мы с вами прекрасно поладим, Джоаккино. Почему бы вам не написать для меня новую оперу?..». Вот так, не тушуясь, с наскока, можно, как говорят итальянцы, «схватить фортуну за юбку»!

Однажды какой-то журналист задал Россини вопрос: «Маэстро, вам все в жизни дается легко: слава, деньги, любовь публики!.. Признайтесь, как вам удалось стать любимцем фортуны?» - «Действительно, удача любит меня, - с улыбкой отвечал Россини, - но лишь по одной простой причине: фортуна - женщина и презирает тех, кто робко клянчит ее любви. Я же не обращаю на нее внимания, но при этом крепко держу эту ветреницу за подол ее роскошного платья!..»

КТО ТАМ ТАК ФАЛЬШИВО МЯУКАЕТ?

Сумасбродный весельчак и авантюрист, бесконечно жизнерадостный выдумщик всяких розыгрышей и шуток, забавный жуир, всегда готовый откликнуться на манящую женскую улыбку, нежный взгляд или записочку, сколько раз он оказывался в смешных, пикантных и даже опасных для жизни ситуациях! «Мне случалось, - признавался он, - иметь необыкновенных соперников; в течение всей моей жизни я по три раза в год переезжал из города в город и менял друзей...».

Однажды в Болонье одна из его любовниц, графиня Б., жившая в Милане, покинув дворец, мужа, детей, позабыв о своей репутации, приехала в один прекрасный день в комнату, которую он занимал в более чем скромной гостинице. Встретились они очень нежно. Однако вскоре по неосторожности незапертая дверь раскрылась и... на пороге показалась еще одна любовница Россини - княгиня К., самая знаменитая красавица Болоньи. Не долго думая, дамы сцепились в рукопашной. Россини попытался вмешаться, но разнять дерущихся дам ему оказалось не под силу. Во время этой валтузни, - вот уж правда: беда не приходит одна! - вдруг раскрывается дверца шкафа и... взору беснующихся дам предстает полуголая графиня Ф. - еще одна любовница маэстро, все это время тихо сидевшая у него в шкафу. Что было дальше история, как говорится, умалчивает. Ибо главный герой этой «оперы-буфф», к этому моменту весьма благоразумно занявший место поближе к выходу, быстро схватив шляпу и плащ, стремительно покинул сцену. В тот же день, никого не предупредив, он уехал из Болоньи.

В другой раз ему повезло несколько меньше. Однако, чтобы понять суть произошедшего далее, сделаем небольшую ремарку и перескажем один из любимых анекдотов Россини. Итак: французский герцог Карл Смелый был воинственным малым и в делах войны взял себе за образец знаменитого полководца - Ганнибала. Его имя он поминал на каждом шагу, по поводу и без повода: «Я гнался за ним, как Ганнибал за Сципионом!», «Это поступок, достойный Ганнибала!», «Ганнибал был бы тобой доволен!» и так далее. В сражении при Муртене Карл был наголову разбит и вынужден был бежать с поля боя в своей карете. Придворный шут, удирая вместе со своим господином, бежал рядом с каретой и, время от времени заглядывая в нее, выкрикивал: «Эк нас отганнибалили!».

Хороший анекдот, не правда ли? Но вернемся к Россини. В Падуе, куда он вскоре приехал, ему приглянулась одна очаровательная молодая особа, известная, как и он сам, своими причудами. Однако причуды эти - только полбеды. У очаровательницы, к несчастью, был крайне ревнивый и воинственный покровитель, неустанно следивший за своей подопечной. Чтобы разделить с красавицей запретный плод, как потом рассказывал сам Россини, «меня каждый раз в три часа утра заставляли мяукать по-кошачьи; а так как я был композитором и гордился мелодичностью своей музыки, то от меня потребовали, чтобы, мяукая, я брал фальшивые ноты...»

Неизвестно, то ли мяукал Россини излишне фальшиво, а, может быть, и чересчур громко, - от любовного-то нетерпения! - но однажды с заветного балкона, вместо обычного отзыва «Мур-мур-мур...», на него обрушился водопад зловонных помоев. Униженный и обгаженный с головы до ног, незадачливый любовник под злобный смех ревнивца и его слуг, доносившийся с балкона, поспешил домой... «Эк нас отганнибалили!» - то и дело восклицал он по дороге.

Что ж, видно, и у любимчиков фортуны бывают осечки!

«Обычно мужчины преподносят подарки красавицам, за которым ухаживают, - признавался Россини, - а у меня все было наоборот - красавицы делали подарки мне, и я им не мешал... Да, я многое не мешал им делать!». Он не искал женщин - они искали его. Он не просил их ни о чем - они умоляли его о внимании к себе и любви. Казалось бы, об этом можно только мечтать. Но и здесь, представьте себе, есть свои неудобства. Излишне шумная женская ревность преследовала Россини столь же назойливо, как и нешуточный и даже опасный для жизни гнев обманутых мужей, заставляя все время менять гостиницы, города и даже страны. Иной раз доходило до того, что женщины сами предлагали ему деньги за ночь любви с «божественным маэстро». Для уважающего себя мужчины, тем более итальянца, это уже позор. Тогда дамы пускались на хитрость и приходили к Россини с просьбой брать у него уроки музыки. Чтобы отпугнуть нежеланных учениц, маэстро заламывал за свои музыкальные консультации невиданные цены. Однако богатые стареющие дамы с радостью платили требуемую сумму. Россини по этому поводу говорил:

Хочешь - не хочешь, а приходится богатеть... Но какова цена! Ах, если бы хоть кто-нибудь знал, какие муки приходится мне терпеть, слушая голоса этих престарелых певиц, которые скрипят, будто несмазанные дверные петли!

ЧУДОВИЩНО ВЛЮБЛЕННАЯ ЖЕНЩИНА

Однажды, вернувшись из очередного концертного турне, Россини поведал своим друзьям о приключении, случившимся с ним в одном провинциальном городе, где он ставил свою оперу «Танкред». Главную партию в ней исполняла одна очень известная певица - дама необычайно высокого роста и не менее внушительного объема.

Я дирижировал, сидя, как всегда, на своем месте в оркестре. Когда на сцене появился Танкред, я был восхищен красотой и величественным видом певицы, исполнявшей партию главного героя. Она была уже немолода, но еще довольно привлекательна. Высокая, хорошо сложенная, со сверкающими глазами, в шлеме и доспехах она выглядела действительно очень воинственно. Вдобавок ко всему пела она великолепно, с большим чувством, так что после арии «О, родина, неблагодарная родина...» я закричал: «Браво, брависсимо!», а публика бурно зааплодировала. Певица была, видимо, очень польщена моим одобрением, потому что до конца акта не переставала бросать на меня весьма выразительные взгляды. Я решил, что мне позволено зайти к ней в уборную, чтобы поблагодарить за исполнение. Но едва я переступил порог, певица, словно обезумев, схватила горничную за плечи, вытолкала вон и заперла дверь на ключ. Потом она бросилась ко мне и в величайшем возбуждении воскликнула: «Ах, наконец-то настал момент, которого я так ждала! В моей жизни была только одна мечта - познакомиться с вами! Маэстро, мой кумир, обнимите меня!»

Представляете эту сцену: высоченная - я едва доставал ей до плеча - могучая, вдвое толще меня, к тому же в мужском костюме, в латах, она бросается ко мне, такому крохотному рядом с ней, прижимает к груди - к какой груди! - и сжимает в удушающем объятии. «Синьора, - говорю я ей, - не раздавите меня! Нет ли у вас хотя бы скамеечки, чтоб я мог оказаться на должной высоте. И потом этот шлем и эти латы...» - «Ах да, конечно, я же еще не сняла шлем... Я совсем сошла с ума, не знаю, что и делаю!» И она резким движением сбрасывает шлем, но он цепляется за латы. Она пытается оторвать его, но не может. Тогда она хватает кинжал, висящий у нее на боку, и одним ударом рассекает картонные латы, представляя моему изумленному взору нечто отнюдь не воинское, а весьма женственное, что находилось под ними. От героического Танкреда остались лишь нарукавники и наколенники.

«Боже милостивый! - кричу я. - Что вы сделали?» - «Какое это имеет значение сейчас, - отвечает она. - Я хочу вас, маэстро! Я хочу тебя...» - «А спектакль? Вам же надо выходить на сцену!» Это замечание, похоже, вернуло ее к действительности, но не совсем, и волнение ее не прошло, судя по безумному взгляду и нервному возбуждению. Я, однако, воспользовался этой краткой паузой, выскочил из уборной и бросился искать горничную. «Скорее, скорее! - сказал я ей. - У вашей хозяйки беда, сломались латы, надо срочно поправить их. Через несколько минут ее выход!» А сам поспешил занять свое место в оркестре. Но ждать ее выхода пришлось долго. Антракт длился дольше обычного, публика начала возмущаться и наконец подняла такой шум, что инспектор сцены вынужден был выйти к рампе. И публика с изумлением узнала, что у синьорины певицы, которая исполняет роль Танкреда, не в порядке латы и она просит разрешения выйти на сцену в плаще. Публика возмущена, выражает неудовольствие, но синьорина появляется без доспехов, только в плаще. Я же, едва закончился спектакль, немедленно уехал в Милан и, надеюсь, мне больше никогда не доведется встретить эту огромную и чудовищно влюбленную женщину...

«КАК ВАШЕ ИМЯ?» - «Я ДОВОЛЕН!»

Никакие происшествия не способны его образумить. Как-то в Вене он встретил славную компанию молодых повес, которые, как и он, следовали известному принципу средневековых трубадуров - «Вино, женщины и песни». Россини не знал ни слова по-немецки, кроме разве что одной-единственной фразы: «Ich bin zufrieden» - «Я доволен». Но это не мешало ему совершать экскурсии по всем лучшим трактирам, дегустируя местные вина и блюда, и участвовать в веселых, хотя и несколько сомнительных, прогулках с дамами «не строгого поведения» за город.

Как и следовало ожидать, и на этот раз не обошлось без скандала. «Однажды, прогуливаясь но улицам Вены, - делился позднее своими впечатлениями Россини, - я стал свидетелем драки между двумя цыганами, из которых один, получив страшный удар кинжалом, свалился на тротуар. Тотчас же собралась огромная толпа. Как только я хотел выбраться из нее, ко мне подошел полицейский и очень возбужденно сказал несколько слов по-немецки, из которых я ничего не понял. Я ему очень вежливо ответил: «Ich bin zufrieden». Вначале он опешил, а потом, взяв на два тона выше, разразился тирадой, свирепость которой, мне казалось, возрастала на непрерывном crescendo в то время, как я на diminuendo все более вежливо и почтительно повторял перед этим вооруженным человеком свои «ich bin zufrieden». Вдруг побагровев от ярости, он позвал другого полицейского, и оба с пеной у рта схватили меня под руки. Все, что я мог понять из их выкриков, это были слова «полицейский комиссар».

К счастью, когда они меня повели, навстречу попалась карета, в которой ехал русский посол. Он спросил, что здесь происходит. После короткого объяснения на немецком языке эти молодцы меня отпустили, всячески извиняясь. Правда, смысл их словесных реверансов я понял только по их выражавшим отчаяние жестам и бесконечным поклонам. Посол посадил меня в свою карету и объяснил, что полицейский вначале спросил меня только об имени, чтобы в случае надобности вызвать как свидетеля совершенного на моих глазах преступления. В конце концов он выполнял свой долг. Но мои бесконечные zufrieden настолько вывели его из себя, что он принял их за издевательство и пожелал доставить меня к комиссару, чтобы тот внушил мне уважение к полиции. Когда посол сказал полицейскому, что меня можно извинить, так как я не знаю немецкого языка, тот возмутился: «Этот? Да он говорит на чистейшем венском диалекте!». «Тогда будьте вежливы... и на чистом венском наречии!»...»

Говоря без преувеличения, биография Россини - это наполовину факты, наполовину анекдоты. Россини и сам был известен как первоклассный поставщик всевозможных рассказов и острот. Что в них правда, а что выдумка - не будем гадать. В любом случае они почти всегда соответствуют характеру композитора, его необыкновенному жизнелюбию, душевной простоте и легкости. Один из самых любимых его рассказов повествует о парижском шарманщике.

Однажды под окнами дома, в котором поселился, приехав в Париж, композитор, раздались в высшей степени фальшивые звуки старой шарманки. Только потому, что одна и та же мелодия повторялась несколько раз, Россини вдруг с изумлением узнал в ней невероятно искаженную тему из увертюры к своей опере «Вильгельм Телль». До крайности рассерженный, он открыл окно и хотел было приказать шарманщику немедленно уйти, но тут же передумал и весело крикнул уличному музыканту, чтобы тот поднялся наверх.

Скажи-ка, приятель, не играет ли твоя замечательная шарманка что-нибудь из музыки Галеви? - спросил он у шарманщика, когда тот появился в дверях. (Галеви - популярный оперный композитор, на то время - соперник и конкурент Россини. - А.К.)

Еще бы! «Дочь кардинала».

Отлично! - обрадовался Россини. - А ты знаешь, где он живет?

Конечно. Кто в Париже этого не знает?

Прекрасно. Вот тебе франк. Пойди и сыграй ему его «Дочь кардинала». Одну и ту же мелодию и, по крайней мере, раз шесть. Хорошо?

Шарманщик улыбнулся и покачал головой:

Не могу. Это ведь месье Галеви послал меня к вам. Однако он добрее вас: просил сыграть вашу увертюру только три раза.

«БЕЖ ЖУБОВ, КАК БЕЖ РУК...»

Красота - верительная грамота. Одна из маленьких слабостей маэстро - самовлюбленность. Он очень гордился своей внешностью. Однажды в беседе с неким важным служителем церкви, навестившим его в гостинице, он сказал: «Вы говорите о моей славе, а знаете ли вы, монсиньор, в чем мое настоящее право на бессмертие? В том, что я красивейший из людей нашего времени! Канова (знаменитый итальянский скульптор - А.К.) сказал мне, что собирается лепить с меня Ахилла!». С этими словами он выскакивает с постели и появляется перед очами римского прелата в костюме Адама: «Посмотрите на эту ногу! Посмотрите на эту руку! Я думаю, что когда человек так хорошо сложен, он может быть уверен в своем бессмертии...» Прелат открывает рот и начинает медленно пятиться к выходу. Довольный Россини заливается диким хохотом.

«Кто ест много сладкого, тот узнает, что такое зубная боль; кто потворствует своей похоти, тот приближает свою старость». Россини мог бы служить наглядным примером для этой цитаты из Авиценны. Чрезмерная работа (около 40 опер за 16 лет!), беспрестанные переезды и репетиции, немыслимое количество любовных связей, плюс самое натуральное обжорство превратили брызжущего здоровьем и энергией красавца в больного старика. Уже в тридцать четыре года он выглядел как минимум на десять лет старше. В тридцать девять лет он потерял все волосы на голове и зубы. Изменился и весь облик: его некогда стройную фигуру обезобразила тучность, уголки рта обвисли, губы, из-за отсутствия зубов, сморщились и втянулись, как у древней старухи, а подбородок наоборот выпятился, еще больше уродуя некогда красивое лицо.

Но Россини и сейчас большой охотник до удовольствий. Подвалы его дома переполнены бутылками и бочками с вином из разных стран. Это - подарки от бесчисленных поклонников, среди которых немало и августейших особ. Вот только смакует он эти подарки теперь все больше в одиночестве. Да и то тайком - врачи запрещают... То же самое и по части еды: приходится себя ограничивать. Только тут проблема не в каких-то запретах, а в отсутствии физической возможности есть то, что хотелось бы. «Без зубов, как украшения лица, - сетует он, преувеличенно шепелявя, - можно обойтись, но без зубов, как инструмента для еды, - к сожалению, невозможно...».

Свои искусственные зубы Россини носит с собой в платочке и демонстрирует всем любопытствующим. Вот только как-то подозрительно часто он роняет их (причем в самый неподходящий момент, прямо изо рта!) то в бульон, то, в минуты громкого хохота (смеяться по-другому маэстро не умеет), просто на пол, вызывая бурную реакцию в кругу эстетствующих синьор и чопорных синьоров. Над его зубными протезами не смеются, пожалуй, только ленивые да немые. Впрочем, маэстро, кажется, не в обиде, а, напротив, радуется и такой славе.

Художник Де Санктис, писавший портрет постаревшего композитора, отмечал: «У него красивейшая, идеальной формы голова, на ней нет ни единого волоска, и она такая гладкая и розовая, что светится, как алебастр...». Относительно своей «алебастровой» головы композитор также не комплексовал. Нет, он не демонстрировал ее всем подряд, как свои вставные зубы. Он искусно маскировал ее при помощи многочисленных и многообразных париков.

«У меня самая прекрасная шевелюра на свете, - сообщал он в одном из писем к знакомой даме, - вернее, даже самые прекрасные, потому что они имеются у меня на любой сезон и на все случаи жизни. Вы, наверное, полагаете, что я не должен говорить «моя шевелюра», потому что это чужие волосы? Но волосы-то действительно мои, потому что я купил их, причем заплатил немало. Они мои точно так же, как и одежда, которую я покупаю, поэтому мне кажется, я вполне справедливо могу считать своими эти чужие волосы, за которые я заплатил деньги».

Про парики Россини слагались легенды. Уверяли, будто их у него целая сотня. Париков, действительно, было много: разной фактуры, разных стилей, причесок, характера. Легкие и волнистые - для весенних дней, для жаркой солнечной погоды; строгие, важные и солидные - для пасмурных дней и торжественных случаев. Было и чисто россиниевское изобретение - парики с «моральным оттенком» (вероятно, для не очень красивых поклонниц...). Кроме того, у него имелись отдельные парики для свадеб, печальные парики для похорон, очаровательные парики для танцевальных вечеров, приемов и светских собраний, важные парики для присутственных мест, «легкомысленные» кудрявые парики для свиданий... Если кто-нибудь пытался шутить, удивляясь, что такой выдающийся человек, как Россини, имеет слабость к парикам, маэстро недоумевал:

Почему слабость? Раз я ношу парик, значит, у меня по крайней мере есть голова. Я знаю некоторых, даже очень важных людей, которым, вздумай они носить парик, не на что было бы надеть его...

«АРИСТОКРАТАМ НЕТ НАДОБНОСТИ ОБЛАГОРАЖИВАТЬСЯ...»

«Когда есть возможность, я всегда счастлив ничего не делать», - заявлял автор «Севильского цирюльника». Однако назвать Россини лентяем - не поворачивается язык. Написать 40 опер, а также еще более сотни других разножанровых музыкальных произведений - это огромный труд. Отчего же все говорят, что он образцовый лентяй?

Вот что сам говорил композитор по этому поводу: «Я вообще считаю, что человек превосходно чувствует себя только в постели, и убежден, что подлинное, естественное положение человека - горизонтальное. А вертикальное - на ногах, - наверное, придумал потом уже какой-нибудь тщеславный тип, захотевший прослыть оригиналом. Ну а поскольку на свете, к сожалению, сумасшедших достаточно, то человечество и было вынуждено принять вертикальное положение». Конечно, сказанное походит больше на шутку. Но она недалека от правды.

Россини сочинял свои знаменитые оперы не за роялем и не за столом, а, по преимуществу, в постели. Однажды, закутавшись с головой в одеяло, - на улице была зима, - он сочинял дуэт для новой оперы. Вдруг лист нотной бумаги выскользнул из его рук и упал под кровать. Вылезать из теплой уютной постели? Россини проще сочинить новый дуэт. Он так и поступил. Когда через некоторое время первый дуэт был извлечен (при помощи приятеля) из-под кровати, Россини приспособил его к другой опере - не пропадать же добру!

«Нужно всегда избегать труда, - утверждал Россини. - Говорят, труд облагораживает человека. Но это наводит меня на мысль, что именно по этой причине не трудятся многие благородные господа и аристократы - им нет надобности облагораживаться». Те, кто хорошо знал Россини, понимали, что маэстро вовсе не шутит.

«Гений, - утверждал знаменитый изобретатель Томас Эдисон, - это 1 процент вдохновения и 99 процентов потения». Кажется, это формула совсем не подходит для великого маэстро. Позволим себе смелое утверждение: огромное наследие итальянского композитора - итог не столько пролитого пота, сколько игры гения. Потеют таланты, гении же творят, играя. В своем деле, в сочинении музыки, Россини считал себя поистине всемогущим. Он из всего мог сделать «конфетку». Хорошо известно его высказывание: «Дайте мне хоть счет из прачечной, и я положу его на музыку». Бетховен удивлялся автору «Цирюльника»: «Россини... пишет с такой легкостью, что на сочинение одной оперы ему нужно столько недель, сколько годов потребовалось бы на это для немецкого композитора».

У гения Россини две стороны: одна - фантастическая плодотворность и легкость его музы, другая - пренебрежение к собственному дару, лень и «эпикурейство». Жизненная философия композитора сводилась к следующему: «Старайся избегать каких бы то ни было неприятностей, а если это не удается, пытайся как можно меньше огорчаться из-за них, никогда не переживай из-за того, что тебя не касается, никогда не выходи из себя, разве только в самых крайних случаях, потому что это всегда себе дороже, даже если ты прав, и особенно если ты прав. А главное - всегда заботься о том, чтобы не потревожить свой покой, этот дар богов».

Несмотря на то, что Россини писал свои оперы, в сравнении с другими композиторами, почти молниеносно, с ним нередко бывали случаи, когда он не успевал закончить партитуру в срок. Так было и с увертюрой к опере «Отелло»: премьера на носу, а увертюры все еще нет! Директор театра «Сан-Карло», не долго думая, заманил композитора в пустую комнату с решетками на окне и запер его в ней, оставив ему лишь тарелку со спагетти, и пообещав, что пока не будет последней ноты увертюры, Россини не выйдет из своей «тюрьмы» и не получит еды. Сидя взаперти, композитор очень быстро закончил увертюру.

Так же было и с увертюрой к опере «Сорока-воровка», которую он сочинял в тех же условиях, запертым в комнате, причем сочинял ее в день премьеры! Под окном «тюрьмы» стояли рабочие сцены и ловили готовые листы с нотами, затем бежали к нотным переписчикам. Разъяренный директор театра приказал людям, охранявшим Россини: если листы нотной партитуры не будут выбрасываться из окна, тогда из окна вышвырните самого композитора!

Отсутствие изысканной еды, вина, мягкой постели и других привычных удовольствий только подстегивали и без того энергичную музу Россини. (Кстати, не оттого ли в его операх так много быстрой музыки?) Кроме того, еще одним стимулом к скорейшему завершению оперы служили и угрозы директора театра - Доменико Барбайя, у которого Россини предательски «увел» любовницу, красивую и состоятельную прима-певицу Изабеллу Кольбран, женившись на ней. Ходили слухи, будто бы Барбайя хотел даже вызвать маэстро на поединок... Но вот сейчас он запер его в тесной комнате и ждет от него всего лишь какой-то увертюры. Кажется, наш композитор легко отделался: ему проще написать десяток увертюр, чем участвовать в дуэли и рисковать жизнью. Хоть Россини, конечно, и гений, но он явно не герой...

ЗДРАВОМЫСЛЯЩИЙ ТРУС

Однажды в Болонье, еще будучи молодым и малоизвестным музыкантом, Россини написал революционную песню, воодушевлявшую итальянцев на борьбу за освобождение от австрийского ига. Молодой композитор понимал, что после этого ему совсем не безопасно оставаться в городе, занятом австрийскими войсками. Однако уехать из Болоньи без разрешения австрийского коменданта было невозможно. Россини пришел к нему за пропуском.

Кто вы? - спросил австрийский генерал.

Я музыкант и композитор, только не такой, как этот разбойник Россини, который сочиняет революционные песни. Я люблю Австрию и написал для вас бравурный военный марш, который вы можете дать разучить вашим военным оркестрам.

Россини отдал генералу ноты с маршем и получил взамен пропуск. На другой же день марш был разучен, и австрийский военный оркестр исполнил его на площади Болоньи. А между тем это была та же революционная песня.

Когда жители Болоньи услышали знакомый мотив, они пришли в восторг и тут же подхватили его. Можно себе представить, как был взбешен австрийский генерал и как он сожалел, что «этот разбойник Россини» уже за пределами Болоньи.

Этот случай - редкий пример смелого поведения Россини. Скорее это даже не смелость, а обычное озорство, дерзость молодости. Тот, кто очень любит жизнь и ее удовольствия, редко бывает храбрецом.

Опасаясь призыва на военную службу, Россини старательно избегал встречи с военной жандармерией, постоянно меняя место своего ночлега. Когда же иной раз патруль заставал его на месте, он прикидывался возмущенным кредитором Россини, которого последний, не желая платить долг, подло избегает. Неизвестно чем бы закончилась эта игра в прятки, если бы начальник Миланского гарнизона не оказался большим любителем музыки. Он, оказывается, был в Ла Скала на триумфальном спектакле «Пробный камень» и пришел в восторг от оперы. И он полагает, что было бы несправедливо подвергать трудностям и опасностям военной жизни только что родившуюся музыкальную славу Россини. Поэтому генерал подписывает ему освобождение от военной службы. Счастливый маэстро приходит поблагодарить его:

Генерал, теперь благодаря вам я опять смогу писать музыку. Не уверен, правда, что музыкальное искусство будет вам также благодарно, как я...

Сомневаетесь? А я - нисколько. Не скромничайте.

Но могу вас заверить в другом - вам, несомненно, будет благодарно искусство военное, потому что я был бы плохим солдатом.

Вот тут я с вами согласен! - смеется генерал.

Итальянский писатель Арнальдо Фраккароли в книге «Россини» приводит рассказ об одном эпизоде из жизни композитора. «Когда Россини прибыл в Рим, он сразу вызвал цирюльника и тот в продолжение нескольких дней брил его, не позволяя себе с ним никакой фамильярности. Но когда подошел день первой оркестровой репетиции «Торвальдо», он, совершив со всей тщательностью свое дело, без церемоний пожал руку композитору, любезно добавив: «До встречи!» - «То есть как?» - спросил несколько озадаченный Россини. - «Да, скоро мы увидимся в театре». - «В театре?» - воскликнул удивленный маэстро. - «Разумеется. Я - первый трубач в оркестре».

Это открытие заставило призадуматься Россини, человека не храброго десятка. Он был очень строг и требователен на репетициях своих опер. Фальшивая нота, неверный ритм сердили его. Он кричал, бранился, приходил в бешенство, видя, как искажались до неузнаваемости плоды его вдохновения. Тогда он не щадил никого, даже самых почитаемых артистов. Однако мысль, что он может приобрести смертельного врага в лице человека, ежедневно проводящего по его лицу острым лезвием, заставила стать более сдержанным. Как ни велики были ошибки, совершенные трубачом-брадобреем, композитор не сделал ему ни малейшего упрека в театре, и лишь на другой день после бриться вежливо указал ему на них, чем тот был несказанно польщен и уж постарался угодить своему знаменитому клиенту».

Большой нелюбитель путешествий и, по его же словам, здравомыслящий трус, Россини всегда с особой тщательностью выбирал лошадей и упряжку - даже только для того, чтобы совершить пятиминутную поездку от дома до театра. Лошадей он предпочитал худых и усталых, которые наверняка будут тащиться медленно и спокойно, не подвергая никакой опасности. «Ведь в коляску садишься для того, чтобы доехать куда нужно, а не для того, чтобы мчаться сломя голову!»

«ТРЕУГОЛЬНИК УДОВОЛЬСТВИЯ»

Один из его биографов сказал: «не будь Россини великим композитором, ему, конечно, присудили бы звание величайшего гастронома XIX века». Действительно, природа наградила итальянского композитора завидным аппетитом и изысканным вкусом. Сочетание, надо сказать, очень даже благоприятное, ибо хороший аппетит без вкуса - это тупое обжорство, а вкус без аппетита - это уже почти извращение.

«Что касается меня, - откровенничал Россини, - то я не знаю более замечательного занятия, чем еда... Что любовь для сердца, то аппетит для желудка. Желудок - капельмейстер, который руководит большим оркестром наших страстей и приводит их в действие. Пустой желудок подобен фаготу или флейте пикколо, когда он урчит от неудовольствия или переливает рулады от желания. Напротив, полный желудок - это треугольник удовольствия или литавры радости. Что касается любви, то я ее рассматриваю как примадонну, как богиню, которая пропевает мозг каватинами, опьяняет слух и восхищает сердце. Еда, любовь, пение и пищеварение - вот воистину четыре акта комической оперы, которая называется жизнью и которая исчезает как пена от бутылки шампанского. Тот, у кого она протекает без наслаждений, - полнейший глупец».

Такое мог сказать только настоящий эпикуреец. И, как всякий ценитель простых и естественных удовольствий, Россини мог часами говорить о достоинствах и недостатках той или иной кухни, того или иного блюда или соуса. Высокую кулинарию и прекрасную музыку он называл «двумя деревами одного корня».

Россини был не только отменный едок, но еще и искусный кулинар. Свою стряпню он любил так же сильно, как и свою музыку. Его биографы до сих пор расходятся во мнениях, сколько раз в жизни маэстро плакал. Некоторые утверждают, что дважды: от радости - когда впервые услышал Паганини, и от горя - когда уронил блюдо собственноручно приготовленных макарон. Большинство же склоняется к тому, что четырежды: после прослушивания Паганини, после провала первой оперы, после получения известия о смерти матери, а также вслед за падением вожделенного кушанья. Вероятнее всего, это была приготовленная им к праздничному обеду фаршированная трюфелями индейка, которая выпала за борт лодки, где и проходил пикник. За эту птицу с его любимыми деликатесными грибами композитор был готов отдать если уж не душу, то любую из своих опер точно. Не говоря уже о чужих - ведь именно по поводу этих необычных грибов Россини заключил: «Я могу сравнить трюфели только с оперой Моцарта «Дон Жуан». Чем больше их вкушаешь, тем большая прелесть тебе открывается».

Композитор никогда не упускал возможности посмаковать индейку, фаршированную трюфелями, бывшую причиной массового помешательства гурманов того времени. Однажды Россини выиграл пари, ставкой в котором был его излюбленный деликатес. Однако свой вожделенный выигрыш ему пришлось ждать непозволительно долго. В ответ на настойчивые претензии маэстро, проигравший всякий раз оправдывался - то неудачным сезоном, то тем, что первые хорошие трюфели еще не появились. «Чушь, чушь! - кричал Россини. - Это только ложные слухи, распускаемые индейками, которые не хотят быть нафаршированными!»

Письма Россини полны кулинарии. Даже любовные. В одном из писем своей возлюбленной он пишет: «Что для меня намного интереснее музыки, любезная Ангелика, так это изобретение мной чудесного, несравненного салата. Рецепт выглядит так: берется немного прованского масла, немного английской горчицы, несколько капель французского уксуса, перец, соль, салатные листья и чуть-чуть лимонного сока. Туда же нарезаются трюфели самого отменного качества. Все хорошо перемешивается».

Несколько лет назад в Париже вышла книга под названием «Россини и грех обжорства». В ней приведено около полусотни рецептов, придуманных знаменитым гурманом своего времени. Например, салат «Фигаро» из вареного телячьего языка, каннеллони (макароны) а-ля Россини, ну и, конечно, знаменитое «Турнедо Россини» - жареная вырезка с паштетом из гусиной печенки и соусом из мадеры. О том, как это аппетитнейшее блюдо получило свое название, тоже существует легенда.

Все случилось в «Cafe Anglais» в Париже. Якобы Россини настаивал на приготовлении блюда под личным присмотром и обязал шеф-повара готовить в комнате, которая просматривалась бы из-за его столика. Во время готовки блюда маэстро все время комментировал действия повара, беспрестанно давая ему важные, с его точки зрения, указания и советы. Когда повар в конце концов возмутился постоянным вмешательством, маэстро воскликнул: «Et alors! Tournez le dos!» - «Ах, так! Тогда поворачивай обратно!» Одним словом, «турнедо».

ЧТО ТАКОЕ «ПАЛТУС ПО-НЕМЕЦКИ»?

Как у всякого выдающегося человека, у Россини был свой антипод. Его имя - Рихард Вагнер, знаменитый немецкий композитор. Если Россини - это легкость, мелодичность, эмоциональность, то Вагнер - это монументальность, помпезность и рациональность. У каждого из них находились отчаянные поклонники, которые схлестывались в ожесточенной полемике. Поклонники итальянского маэстро безжалостно высмеивали оперы «господина Громыхателя», как прозвали Вагнера в Италии, за их эмоциональную сухость, немелодичность и чрезмерную громкость. Немцы же, считавшие себя «законодателями мод» в философии, науке и музыке, были недовольны, что их авторитет поставил под сомнение какой-то выскочка-итальяшка, которым вдруг стала бредить вся Европа. Поэтому они обвиняли Россини и других итальянских композиторов в легкомыслии и профанации - мол, это не настоящие композиторы, а шарманщики, потакающие вкусам непритязательной толпы. А что же сами композиторы говорили друг о друге?

Вагнер, прослушав несколько опер Россини, заявил, что этот модный итальянец - не более чем «ловкий фабрикант искусственных цветов». Россини, побывав на одной из опер Вагнера, заметил: «Такую музыку нужно слушать не раз и не два. Но я больше одного раза не могу».

Россини не скрывал своей нелюбви к музыке немецкого композитора. Один из анекдотов рассказывает, как однажды в доме Россини, когда после обеда все уселись на террасе с бокалами сладкого вина, из столовой донесся невообразимый шум. Послышался звон, стук, грохот, треск, гул и, наконец, стон и скрежет. Гости замерли в изумлении. Россини побежал в столовую. Через минуту он вернулся к гостям с улыбкой:

Слава Богу, - это служанка зацепила скатерть и опрокинула всю сервировку. А я-то, представьте себе, грешным делом подумал, что кто-то осмелился в моем доме сыграть увертюру к «Тангейзеру»!

«Где у Вагнера мелодия? - возмущался Россини. - Да, что-то там у него звенит, что-то тренькает, но, кажется, он и сам не знает, зачем это звенит и почему тренькает»!» Как-то на один из своих еженедельных обедов он пригласил несколько музыкальных критиков, страстных поклонников Вагнера. Главным блюдом в меню на этом обеде значился «палтус по-немецки». Зная великие кулинарные способности маэстро, гости с нетерпением ждали этого деликатеса. Когда пришла очередь «палтуса», слуги подали очень аппетитный соус. Все положили его себе на тарелки и стали ждать основное блюдо... Но загадочный «палтус по-немецки» так и не был подан. Гости смутились и стали перешептываться: что же делать с соусом? Тогда Россини, забавляясь их замешательством, воскликнул:

Чего вы ждете, господа? Попробуйте соус, поверьте мне, он великолепен! А что касается палтуса, то, увы... Поставщик рыбы забыл его доставить. Но не удивляйтесь! Разве не то же самое мы наблюдаем в музыке Вагнера? Хорош соус, но он без палтуса! Мелодии-то нет!

Когда Россини обосновался в Париже, к нему, как в Мекку, потянулись со всех концов Европы поклонники, музыканты и просто известные люди - увидеть собственными глазами живую легенду и выразить ему свое восхищение. Вагнер, приехав в Париж, стал свидетелем этого неприятного для него паломничества. В одном из писем домой он сообщал: «Россини я, правда, еще пока не видел, но на него тут пишут карикатуры, как на жирного эпикурейца, набитого не музыкой, поскольку он от нее давно опорожнился, а болонской колбасой». Каково же было удивление Россини, когда ему сообщили о горячем желании Вагнера посетить «великого маэстро» в его доме.

Встреча двух композиторов состоялась. О чем могли говорить эти два совершенно разных человека? Разумеется, о музыке. После этой беседы все личные их недоразумения разрешились. Несмотря на то, что Россини по-прежнему не понимал музыку Вагнера, теперь он не был столь категоричен в своих оценках, и уже говорил о ней так: «У Вагнера встречаются чарующие моменты и ужасные четверти часа». Вагнер также изменил свое мнение о «ловком фабриканте искусственных цветов»:

Признаюсь, - сказал он после беседы с Россини, - я не ожидал встретить такого Россини, каким он оказался, - человека простого, непосредственного, серьезного, с живым интересом относящегося ко всему, о чем мы говорили... Как Моцарт, он в самой высокой степени обладает мелодическим даром, который подкрепляется удивительным чутьем сцены и драматической выразительности... Из всех музыкантов, каких я встретил в Париже, он единственный действительно великий музыкант!

(Как известно, Вагнер гораздо больше любил свою музыку и собственную художественную исключительность, нежели истину и искусство. Согласно его взглядам, если искусство создано не им, значит, это не искусство. Приходится удивляться этому лестному и, безусловно, искреннему отзыву Вагнера о Россини. Как бы там ни было, эти слова делают честь немецкому композитору.)

МАЛЕНЬКАЯ ТРЕЩИНКА В БОЛЬШОМ СЕРДЦЕ

«Если говорить правду, - признавался в конце жизни Россини, - то я все же больше способен писать комические оперы. Я охотнее брался за комические сюжеты, чем за серьезные. К сожалению, не я выбирал для себя либретто, а мои импресарио. А сколько раз мне приходилось сочинять музыку, имея перед глазами только первый акт и не представляя, как развивается действие и чем закончится вся опера? Подумайте только... в то время я должен был кормить отца, мать и бабушку. Кочуя из города в город, я писал три, четыре оперы в год. И, можете мне поверить, все же был далек от материального благополучия. За «Севильского цирюльника» я получил от импресарио тысячу двести франков и в подарок костюм орехового цвета с золотыми пуговицами, дабы я мог появиться в оркестре в приличном виде. Этот наряд стоил, пожалуй, сто франков, всего, следовательно, тысяча триста франков. Так как «Севильского цирюльника» я писал тринадцать дней, то выходило по сто франков в день. Как видите, - прибавил Россини, улыбаясь, - я все-таки получал солидный оклад. Я очень гордился перед собственным отцом, который в бытность свою трубачом в Пезаро получал всего два франка пятьдесят сантимов в день».

Решительный перелом в материальном положении Россини наступил в тот день, когда он решил связать свою судьбу с Изабеллой Кольбран. Этот брак принес Россини двадцать тысяч ливров годового дохода. До этого дня Россини не мог позволить себе покупать более двух костюмов в год.

Постоянная нехватка денег - а разве может их хватать тому, кто не привык отказывать себе в больших и маленьких удовольствиях? - мало-помалу превратили Россини, человека по природе своей благодарного и великодушного, в отменного скупердяя. Когда Россини спрашивали, есть ли у него друзья, он отвечал: «Конечно есть. Господа Ротшильд и Морган». - «Это которые миллионеры?» - «Да, те самые». - «Наверное, маэстро, вы выбрали себе таких друзей, чтобы в случае необходимости иметь возможность занимать у них деньги?» - «Напротив, я называю их друзьями как раз потому, что они никогда не берут у меня денег взаймы!»

Сверхэкономность маэстро служила источником многочисленных шуток и анекдотов. Один из них повествует о домашних музыкальных вечерах Россини, которые почти всегда проходили в зловещем полумраке. Огромную гостиную освещали всего лишь две жалкие свечи на фортепиано. Однажды, когда концерт подходил к концу, а пламя уже лизало розетку подсвечника, кто-то из друзей заметил композитору, что неплохо бы прибавить свечей. На что Россини ответил:

А вы посоветуйте дамам надевать побольше бриллиантов, они сверкают в темноте и отлично заменяют освещение...

Знаменитые обеды, которые давали «щедрые» супруги Россини, не стоили им практически ни одной лиры или франка. По требованию «божественного маэстро» каждый приглашенный должен был... приносить еду с собой. Одни несли изысканную рыбу, другие - дорогие вина, третьи - редкие фрукты... Ну а госпожа Россини без малейшего стеснения напоминала об этой «обязанности» гостям. Если же приглашенных было много (что было особенно выгодно в целях экономии), то количество принесенных блюд многократно превышало потребности одного обеда, и излишки с радостью прятались в хозяйский буфет - до следующего обеда...

Зато уж для «особо торжественных» обедов по субботам Россини не считается ни с какими расходами. Однако его вторая жена, синьора Олимпия, никак не в силах справиться со своей скупостью. Каждый раз на красиво накрытом столе стоят вазы с изумительно свежими фруктами. Но до них дело почти никогда не доходит. И все из-за синьоры Олимпии. То она вдруг почувствует себя плохо и выйдет из-за стола, а если поднялась хозяйка, встают и гости, то появится слуга Тонино с каким-то словно специально подготовленным известием или сообщением о неотложном визите, словом, между гостями и фруктами всегда возникает препятствие. Однажды один из постоянных гостей Россини дает слуге хорошие чаевые и спрашивает, почему в доме Россини гостям никогда не удается попробовать фрукты.

Все очень просто, - признается слуга, - мадам берет фрукты напрокат и должна вернуть их.

И все же, будем честны: скупость, как бы порой забавно она ни выглядела, все-таки вещь неприглядная и отталкивающая. Для мужчины же это и вовсе порок. Расставшись со своей первой женой, Изабеллой Кольбран, Россини оставил ей виллу Кастеназо - ту самую виллу, что до женитьбы принадлежала ей, сто пятьдесят скудо в месяц (жалкие крохи!) и скромную квартиру в городе на зимнее время. Друзьям он говорил:

Я поступил благородно, во всяком случае, все настроены против нее из-за бесконечных безумств.

Под безумствами он подразумевал ее страсть к картам...

По этому поводу Арнальдо Фраккароли с сожалением восклицает: «Ах, Джоаккино, величайший и знаменитейший маэстро, ты уже забыл годы, проведенные в Неаполе, как она помогала в твоих триумфах? Какая это была добрая, славная, великодушная подруга? Как же дорого обходится людям, даже самым великим, мысль об этом металле! И сколько трещинок в человеческом сердце даже у того, кто одарен искрой гения!»

«А МАМЫ НЕТ! МАМЫ БОЛЬШЕ НЕТ...»

Быть может, единственный человек, кого по-настоящему любил Россини, была его мать. Никому он не писал таких длинных писем, ни с кем не был так откровенен, ни о ком так не переживал и не заботился, как о матери. Ей, любимейшей, он без всякого стеснения адресует свои, полные горячей любви и уважения, послания: «Прекраснейшей синьоре Россини, матери знаменитого маэстро, в Болонье». Все его победы - это ее счастье, все его неудачи - это ее слезы.

Смерть матери стала для него потрясением, от которого он так и не смог оправиться. Через месяц после ее похорон, в день премьеры его новой оперы «Моисей», публика стала требовать автора на сцену. На вызовы, на настойчивые требования выйти на поклоны, он отвечал: «Нет, нет, оставьте меня!» Понадобились решительные действия и его почти силой вывели на сцену к публике. В ответ на ураган аплодисментов и неистовых криков Россини несколько раз поклонился, и зрители ближайших рядов с изумлением увидели в глазах маэстро слезы. Возможно ли это? Возможно ли, чтобы Россини, неисправимый жизнелюб и балагур, человек без лишних предрассудков, был так взволнован? Значит, буря этого успеха потрясла и его? Но только рядом стоявшие артисты могли понять загадку этого волнения. Уходя со сцены, рассказывали они, победитель бормотал сквозь слезы, безутешно, как ребенок: «А мамы нет! Мамы больше нет...»

Смерть матери, провал его новой оперы «Вильгельм Телль», решение нового французского правительства отказать ему в назначенной ранее пенсии, желудочные боли, импотенция и другие несчастья, разом свалившиеся на него, привели к тяжелой депрессии. Им все больше стала овладевать тяга к одиночеству, вытесняя его природную склонность к веселью. В 39 лет заболев неврастенией, Россини, на тот момент самый знаменитый и востребованный композитор Европы, вдруг бросит сочинять музыку, откажется от светской жизни и прежних друзей, и уединиться в своем небольшом доме в Болонье вместе с новой женой - француженкой Олимпией Пелиссье.

В последующие четыре десятилетия композитор не написал ни одной оперы. Весь его творческий багаж за эти годы - несколько небольших композиций в вокальном и инструментальном жанрах. За каких-то двадцать лет он достиг всего, и вдруг - полное молчание и демонстративная отстраненность от мира. Подобное прекращение композиторской деятельности в самом зените мастерства и славы - уникальное явление в истории мировой музыкальной культуры.

Когда болезнь стала внушать серьезные опасения за его психику, Олимпия уговорила его переменить обстановку и уехать в Париж. К счастью, лечение во Франции оказалось успешным: очень медленно его физическое и душевное состояние начало улучшаться. К нему вернулась доля если не веселости, то остроумия; музыка, которая была запретной темой в течение многих лет, опять стала приходить ему на ум. 15 апреля 1857 - именины Олимпии - стало своего рода поворотным пунктом: в этот день Россини посвятил жене цикл романсов, которые сочинял втайне от всех. В это чудо трудно было поверить: мозг великого человека, считавшийся навек угасшим, вдруг снова загорелся ярким светочем!

За циклом романсов последовал ряд небольших пьес - Россини называл их «Грехи моей старости». Наконец, в 1863 появилось последнее - и по-настоящему значительное - произведение Россини: «Маленькая торжественная месса». Эта месса - не очень торжественная и совсем не маленькая, но прекрасная по музыке и проникнутая глубокой искренностью.

Россини скончался 13 ноября 1868 и был похоронен в Париже на кладбище Пер-Лашез. После себя маэстро оставил два с половиной миллиона фраков. Большая часть этих средств он завещал на создание музыкальной школы в Пезаро. Выражая признательность Франции за гостеприимство, он учредил две годовые премии по три тысячи франков за лучшее исполнение оперной или духовной музыки и за выдающееся либретто в стихах и прозе. Большую сумму предназначил он и на создание дома для престарелых французских певцов, а также вокалистов из Италии, сделавших карьеру во Франции.

Через 19 лет по просьбе итальянского правительства гроб с телом композитора перевезли во Флоренцию и захоронили в церкви Санта Кроче рядом с прахом Галилея, Микеланджело, Макиавелли и других великих итальянцев.

«БЕЗ МУЗЫКИ ЖИЗНЬ БЫЛА БЫ ОШИБКОЙ»

Пытаясь объяснить, в чем секрет необыкновенной притягательности музыки Россини, Стендаль писал: «Основная черта музыки Россини - это быстрота, уже сама по себе отвлекающая душу от печальной грусти. Это свежесть, которая с каждым тактом заставляет меня улыбаться от удовольствия. Ни над какими сложностями раздумывать не приходится: мы всецело во власти наслаждения, которое нас захватило. Я не знаю никакой другой музыки, которая бы так вот чисто физически на вас действовала... Вот почему партитуры всех других композиторов кажутся тяжелыми и скучными по сравнению с музыкой Россини».

Лев Толстой сделал однажды такую запись в своем дневнике: «Я не огорчусь, если этот мир полетит в тартарары. Вот только музыку жалко». Фридрих Ницше говорил: «Без музыки жизнь была бы ошибкой». Может быть, музыка как раз и есть то немногое, что делает нашу жизнь более-менее сносной?

А, собственно, что такое музыка? Это, прежде всего, наше переживание. И задача любой музыки, выражаясь словами Бертрана Рассела, - дарить нам эмоции, главные из которых - радость и утешение. Если Бах - это очищение и смирение, Бетховен - отчаяние и надежда, Моцарт - игра и смех, то Россини - это восторг и радость. Восторг искренний и безудержный. И радость чистая и ликующая, как в детстве...

За радость эту - наш низкий поклон вам, синьор Джоаккино Россини! И наши благодарные аплодисменты:

Браво, маэстро! Браво, Россини!! Брависсимо!!!

Александр КАЗАКЕВИЧ

Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей;
Там упоительный Россини,
Европы баловень - Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же; вечно новый.
Он звуки льет - они кипят.
Они текут, они горят.
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые...
А. Пушкин

Среди итальянских композиторов XIX в. Россини занимает особое место. Начало его творческого пути приходится на ту пору, когда оперное искусство Италии, еще не так давно главенствовавшее в Европе, стало сдавать свои позиции. Опера-buffa тонула в бездумной развлекательности, а опера-seria вырождалась в ходульное и бессодержательное представление. Россини не только возродил и реформировал итальянскую оперу, но и оказал огромное воздействие на развитие всего европейского оперного искусства прошлого столетия. «Божественный маэстро» - так назвал великого итальянского композитора Г. Гейне, видевший в Россини «солнце Италии, расточающее свои звонкие лучи всему миру».

Россини родился в семье бедного оркестрового музыканта и провинциальной оперной певицы. Со странствующей труппой родители кочевали по различным городам страны, и будущий композитор с детских лет уже был знаком с бытом и нравами, господствовавшими в итальянских оперных театрах. Пылкий темперамент, насмешливый ум, острый язык соседствовали в натуре маленького Джоаккино с тонкой музыкальностью, прекрасным слухом и необыкновенной памятью.

В 1806 г. после нескольких лет бессистемных занятий музыкой и пением Россини поступил в Болонский музыкальный лицей. Там будущий композитор обучался игре на виолончели, скрипке и фортепиано. Занятия у известного церковного композитора С. Маттеи по теории и композиции, интенсивное самообразование, увлеченное изучение музыки И. Гайдна и В. А. Моцарта - все это позволило Россини выйти из лицея культурным музыкантом, хорошо овладевшим композиторским мастерством.

Уже в самом начале творческого пути у Россини особенно ярко проявилась склонность к музыкальному театру. Первую оперу «Деметрио и Полибио» он написал в 14 лет. С 1810 г. композитор ежегодно сочиняет несколько опер разных жанров, постепенно приобретая известность в широких оперных кругах и завоевывая сцены самых крупных итальянских театров: Фениче в Венеции, Сан-Карло в Неаполе, Ла Скала в Милане.

1813 г. стал переломным в оперном творчестве композитора, 2 поставленные в этом году сочинения - «Итальянка в Алжире » (onepa-buffa) и «Танкред » (героическая опера) - определили основные пути его дальнейшего творчества. Успех произведений был вызван не только превосходной музыкой, но и содержанием либретто, проникнутым патриотическими настроениями, столь созвучными национально-освободительному движению за воссоединение Италии, развернувшемуся в это время. Общественный резонанс, вызванный операми Россини, создание по просьбе патриотов Болоньи «Гимна независимости», а также участие в демонстрациях борцов за свободу Италии - все это привело к длительному негласному полицейскому надзору, который был установлен за композитором. Он же отнюдь не считал себя политически настроенным человеком и в одном из писем писал: «Я никогда не вмешивался в политику. Я был музыкантом, и мне никогда не приходило в голову стать кем-либо другим, даже если я испытывал живейшее участие к тому, что происходило в мире, и особенно к судьбе своей родины».

После «Итальянки в Алжире» и «Танкреда» творчество Россини быстро идет в гору и уже через 3 года достигает одной из вершин. В начале 1816 г. в Риме состоялась премьера «Севильского цирюльника ». Написанная всего за 20 дней, - эта опера стала не только высочайшим достижением комедийно-сатирического гения Россини, но и кульминационной точкой в почти столетнем развитии жанра оперы-buifa.

С «Севильским цирюльником» слава композитора вышла за пределы Италии. Блестящий россиниевский стиль освежил искусство Европы кипучей жизнерадостностью, искрящимся остроумием, пенящейся страстью. «Мой „Цирюльник“ с каждым днем пользуется все большим успехом, - писал Россини, - и даже к самым заядлым противникам новой школы он сумел так подлизнуться, что они против своей воли начинают все сильнее любить этого ловкого парня». Фанатично-восторженное и поверхностное отношение к музыке Россини аристократической публики и буржуазной знати способствовало появлению у композитора множества оппонентов. Однако среди европейской художественной интеллигенции были и серьезные ценители его творчества. Под обаянием россиниевской музыки находились Э. Делакруа, О. Бальзак, А. Мюссе, Ф. Гегель, Л. Бетховен, Ф. Шуберт, М. Глинка. И даже К. М. Вебер и Г. Берлиоз, занимавшие по отношению к Россини критическую позицию, не сомневались в его гениальности. «После смерти Наполеона нашелся еще один человек, о котором все время толкуют повсюду: в Москве и Неаполе, в Лондоне и Вене, в Париже и Калькутте», - так писал о Россини Стендаль.

Постепенно композитор теряет интерес к onepe-buffa. Написанная вскоре в этом жанре «Золушка » не являет слушателям новых творческих откровений композитора. Сочиненная же в 1817 г. опера «Сорока-воровка » и вовсе выходит за пределы комедийного жанра, становясь образцом музыкально-бытовой реалистической драмы. С этого времени Россини начал уделять больше внимания операм героико-драматического содержания. Вслед за «Отелло » появляются легендарно-исторические произведения: «Моисей », «Дева озера », «Магомет II ».

После первой итальянской революции (1820-21) и ее жестокого подавления австрийскими войсками Россини с неаполитанской оперной труппой уезжает на гастроли в Вену. Венские триумфы еще больше укрепили европейскую славу композитора. Вернувшись на короткий срок в Италию для постановки «Семирамиды » (1823), Россини отправляется в Лондон, а затем в Париж. Там он живет до 1836 г. В Париже композитор возглавляет Итальянский оперный театр, привлекая для работы в нем своих молодых соотечественников; перерабатывает для Grand Opera оперы «Моисей » и «Магомет II» (последняя шла на парижской сцене под названием «Осада Коринфа»); пишет по заказу Opera Comique изящную оперу «Граф Ори »; и наконец, в августе 1829 г. ставит на сцене Grand Opera свой последний шедевр - оперу «Вильгельм Телль », оказавшую огромное влияние на последующее развитие жанра итальянской героической оперы в творчестве В. Беллини, Г. Доницетти и Дж. Верди.

«Вильгельм Телль» завершил музыкально-сценическое творчество Россини. Последовавшее за ним оперное молчание гениального маэстро, имевшего за плечами около 40 опер, современники называли загадкой века, окружая это обстоятельство всевозможными домыслами. Сам же композитор впоследствии писал: «Насколько рано, едва созревшим юношей, я начал сочинять, настолько же рано раньше, чем кто-либо мог это предвидеть, я бросил писать. Так всегда бывает в жизни: кто рано начинает, должен, согласно законам природы, рано кончить».

Однако и перестав писать оперы, Россини продолжал оставаться в центре внимания европейской музыкальной общественности. Весь Париж прислушивался к меткому критическому слову композитора, его личность как магнит притягивала музыкантов, поэтов, художников. С ним встречался Р. Вагнер, общением с Россини гордился К. Сен-Санс, Лист показывал итальянскому маэстро свои сочинения, восторженно отзывался о встрече с ним В. Стасов.

В последующие за «Вильгельмом Теллем» годы Россини создал величественное духовное произведение «Stabat mater », Маленькую торжественную мессу и «Песню титанов», оригинальное собрание вокальных произведений под названием «Музыкальные вечера » и цикл пьес для фортепиано, носящий шутливый заголовок «Грехи старости». С 1836 по 1856 гг. Россини, окруженный славой и почестями, жил в Италии. Там он руководил Болонским музыкальным лицеем и занимался педагогической деятельностью. Возвратившись затем в Париж, он остался там до конца своих дней.

Спустя 12 лет после смерти композитора его прах был перенесен на родину и захоронен в пантеоне церкви Санта-Кроче во Флоренции рядом с останками Микеланджело и Галилея.

Все свое состояние Россини завещал на благо культуры и искусства родного города Пезаро. В наши дни здесь регулярно проходят россиниевские оперные фестивали, среди участников которых можно встретить имена крупнейших современных музыкантов.

И. Ветлицына

Родился в семье музыкантов: отец был трубачом, мать - певицей. Учится игре на различных музыкальных инструментах, пению. Изучает в Болонском музыкальном училище композицию под руководством падре Маттеи; не закончил курса. С 1812 по 1815 год работает для театров Венеции и Милана: особый успех выпал на долю «Итальянки в Алжире». По заказу импрессарио Барбайи (Россини женится на его подруге, сопрано Изабелле Кольбран) создаёт шестнадцать опер до 1823 года. Переезжает в Париж, где становится директором «Театра итальен», первым композитором короля и генеральным инспектором пения во Франции. Прощается с деятельностью оперного композитора в 1829 году после постановки «Вильгельма Телля». Расставшись с Кольбран, женится на Олимпии Пелисье, реорганизует Болонский музыкальный лицей, находясь в Италии до 1848 года, когда политические бури вновь приводят его в Париж: его вилла в Пасси становится одним из центров художественной жизни.

Того, кого называли «последним классиком» и кому публика аплодировала как королю комического жанра, в первых же операх продемонстрировал изящество и блеск мелодического вдохновения, естественность и лёгкость ритма, придавшие пению, в котором традиции XVIII века были ослаблены, более искренний и человеческий характер. Композитор, делая вид, что приспосабливается к современным театральным обычаям, мог, однако, восставать против них, препятствуя, например, виртуозному произволу исполнителей или умеряя его.

Самым значительным новшеством для Италии того времени явилась важная роль оркестра, ставшего благодаря Россини живым, подвижным и блестящим (отметим великолепную форму увертюр, по-настоящему настраивающих на определённое восприятие). Весёлая склонность к своего рода оркестровому гедонизму связана с тем, что каждый инструмент, использованный в соответствии со своими техническими возможностями, идентифицируется с пением и даже с речью. В то же время Россини может спокойно утверждать, что слова должны служить музыке, а не наоборот, не умаляя при этом значение текста, но, напротив, используя его по-новому, свежо и перекладывая зачастую на типичные ритмические модели - в то время как оркестр свободно сопровождает речь, создавая чёткий мелодический и симфонический рельеф и выполняя экспрессивные или изобразительные функции.

Гений Россини сразу же проявил себя в жанре оперы-сериа с постановкой в 1813 году «Танкреда», принёсшего автору первый большой успех у публики благодаря мелодическим находкам с их возвышенным и нежным лиризмом, а также непринуждённому инструментальному развитию, обязанным своим происхождением комическому жанру. Связи между этими двумя оперными жанрами действительно очень тесны у Россини и даже определяют удивительную эффектность его серьёзного жанра. В том же 1813 году он представил тоже шедевр, но в комическом жанре, в духе старой неаполитанской комической оперы - «Итальянку в Алжире». Это опера богатая отголосками из Чимарозы, но как бы оживлённая бурной энергией персонажей, особенно проявившейся в финальном крещендо, первом у Россини, который будет затем использовать его как возбуждающее средство при создании парадоксальных или безудержно-весёлых ситуаций.

Едкий, земной ум композитора находит в веселье выход своей тяге к карикатуре и своему здоровому энтузиазму, который не даёт ему впасть ни в консерватизм классицизма, ни в крайности романтизма.

Он достигнет очень основательного комического результата в «Севильском цирюльнике», а десятилетие спустя придёт к изяществу «Графа Ори». Кроме того, и в серьёзном жанре Россини двинется огромными шагами к опере всё большего совершенства и глубины: от неоднородной, но пылкой и ностальгической «Девы озера» к трагедии «Семирамида», которой завершается итальянский период композитора, полной головокружительных вокализов и таинственных явлений в барочном вкусе, к «Осаде Коринфа» с её хорами, к торжественной описательности и сакральной монументальности «Моисея» и, наконец, к «Вильгельму Теллю».

Если до сих пор удивляет тот факт, что этих достижений в области оперы Россини добился за каких-то двадцать лет, столь же поражает молчание, последовавшее за таким плодотворным периодом и продолжавшееся целых сорок лет, которое считается одним из самых непостижимых случаев в истории культуры, - то ли почти демонстративной отстранённостью, достойной, впрочем, этого загадочного ума, то ли свидетельством его легендарной лености, конечно, скорее вымышленной, чем реальной, если учесть трудоспособность композитора в лучшие годы. Немногие заметили, что им всё больше овладевала неврастеническая тяга к одиночеству, вытесняя склонность к веселью.

Россини, однако, не перестал сочинять, хотя прекратил все контакты с широкой публикой, обращаясь преимущественно к небольшой группе гостей, завсегдатаев его домашних вечеров. Вдохновенность последних духовных и камерных произведений постепенно выявилась в наши дни, вызвав интерес не только знатоков: были открыты настоящие шедевры. Самой блистательной частью наследия Россини остаются всё же оперы, в которых он явился законодателем будущей итальянской школы, создав огромное количество моделей, использованных последующими композиторами.

С целью ещё лучше осветить характерные черты столь большого таланта предпринято новое критическое издание его опер по инициативе Центра по изучению Россини в Пезаро.

Г. Маркези (в переводе Е. Гречаной)

Сочинения Россини:

оперы - Деметрио и Полибио (Demetrio e Polibio, 1806, пост. 1812, т-р «Балле», Рим), Вексель на брак (La cambiale di matrimonio, 1810, т-р «Сан-Моизе», Венеция), Странный случай (L’equivoco stravagante, 1811, «Театро дель Корсо», Болонья), Счастливый обман (L’inganno felice, 1812, т-р «Сан-Моизе», Венеция), Кир в Вавилоне (Ciro in Babilonia,1812, т-р «Муниципале», Феррара), Шёлковая лестница (La scala di seta, 1812, т-р «Сан-Моизе», Венеция), Пробный камень (La pietra del parugone, 1812, т-р «Ла Скала», Милан), Случай делает вором, или Перепутанные чемоданы (L’occasione fa il ladro, ossia Il cambio della valigia, 1812, т-р «Сан-Моизе», Венеция), Синьор Брускино, или Случайный сын (Il signor Bruschino, ossia Il figlio per azzardo, 1813, там же), Танкред (Tancredi, 1813, т-р «Фениче», Венеция), Итальянка в Алжире (L’italiana in Algeri, 1813, т-р «Сан-Бенедетто», Венеция), Аврелиан в Пальмире (Aureliano in Palmira, 1813, т-р «Ла Скала», Милан), Турок в Италии (Il turco in Italia, 1814, там же), Сигизмондо (Sigismondo, 1814, т-р «Фениче», Венеция), Елизавета, королева Англии (Elisabetta, regina d’Inghilterra, 1815, т-р «Сан-Карло», Неаполь), Торвальдо и Дорлиска (Torvaldo e Dorliska, 1815, т-р «Балле», Рим), Альмавива, или Тщетная предосторожность (Almaviva, ossia L’inutile precauzione; известна под назв. Севильский цирюльник - Il barbiere di Siviglia, 1816, т-р «Арджентина», Рим), Газета, или Брак по конкурсу (La gazzetta, ossia Il matrimonio per concorso, 1816, т-р «Фьорентини», Неаполь), Отелло, или Венецианский мавр (Otello, ossia Il тоrо di Venezia, 1816, т-р «Дель Фондо», Неаполь), Золушка, или Торжество добродетели (Cenerentola, ossia La bontа in trionfo, 1817, т-р «Балле», Рим), Сорока-воровка (La gazza ladra, 1817, т-р «Ла Скала», Милан), Армида (Armida, 1817, т-р «Сан-Карло», Неаполь), Аделаида Бургундская (Adelaide di Borgogna, 1817, т-р «Арджентина», Рим), Моисей в Египте (Mosè in Egitto, 1818, т-р «Сан-Карло», Неаполь; франц. ред. - под назв. Моисей и фараон, или Переход через Красное море - Moïse et Pharaon, ou Le passage de la mer rouge, 1827, «Корол. академия музыки и танца», Париж), Адина, или Калиф Багдадский (Adina, ossia Il califfo di Bagdad, 1818, пост. 1826, т-р «Сан-Карло», Лисабон), Риччардо и Зораида (Ricciardo e Zoraide, 1818, т-р «Сан-Карло», Неаполь), Эрмиона (Ermione, 1819, там же), Эдуардо и Кристина (Eduardo e Cristina, 1819, т-р «Сан-Бенедетто», Венеция), Дева озера (La donna del lago, 1819, т-р «Сан-Карло», Неаполь), Бьянка и Фальеро, или Совет трёх (Bianca е Faliero, ossia II consiglio dei tre, 1819, т-р «Ла Скала», Милан), «Магомет II » (Maometto II, 1820, т-р «Сан-Карло», Неаполь; франц. ред. - под назв. Осада Коринфа - Le siège de Corinthe, 1826, «Корол. академия музыки и танца», Париж), Матильда ди Шабран, или Красота и железное сердце (Matilde di Shabran, ossia Bellezza e cuor di ferro, 1821, т-р «Аполло», Рим), Зельмира (Zelmira, 1822, т-р «Сан-Карло», Неаполь), Семирамида (Semiramide, 1823, т-р «Фениче», Венеция), Путешествие в Реймс, или Гостиница Золотой лилии (Il viaggio a Reims, ossia L’albergo del giglio d’oro, 1825, «Театр Итальен», Париж), Граф Ори (Le comte Ory, 1828, «Корол. академия музыки и танца», Париж), Вильгельм Телль (Guillaume Tell, 1829, там же); пастиччо (из отрывков опер Россини) - Айвенго (Ivanhoe, 1826, т-р «Одеон», Париж), Завещание (Le testament, 1827, там же), Чиндерелла (1830, т-р «Ковент-Гарден», Лондон), Роберт Брюс (1846, «Корол. академия музыки и танца», Париж), Едем в Париж (Andremo a Parigi, 1848, «Театр Итальен», Париж), Забавное происшествие (Un curioso accidente, 1859, там же); для солистов, хора и оркестра - Гимн независимости (Inno dell`Indipendenza, 1815, т-р «Контавалли», Болонья), кантаты - Аврора (1815, изд. 1955, Москва), Свадьба Фетиды и Пелея (Le nozze di Teti e di Peleo, 1816, т-р «Дель Фондо», Неаполь), Искренняя дань уважения (Il vero omaggio, 1822, Верона), Счастливое предзнаменование (L’augurio felice, 1822, там же), Бард (Il bardo,1822), Священный союз (La Santa alleanza, 1822), Жалоба муз на смерть лорда Байрона (Il pianto delie Muse in morte di Lord Byron, 1824, зал Альмак, Лондон), Хор Муниципальной гвардии Болоньи (Coro dedicato alla guardia civica di Bologna, инструментован Д. Ливерани, 1848, Болонья), Гимн Наполеону III и его доблестному народу (Hymne б Napoleon et а son vaillant peuple, 1867, Дворец Индустрии, Париж), Национальный гимн (The national hymn, англ. нац. гимн, 1867, Бирмингем); для оркестра - симфонии (D-dur, 1808; Es-dur, 1809, использована как увертюра к фарсу Вексель на брак), Серенада (1829), Военный марш (Marcia militare, 1853); для инструментов с оркестром - Вариации для облигатных инструментов F-dur (Variazioni a piu strumenti obligati, для кларнета, 2 скрипок, виолы, виолончели, 1809), Вариации C-dur (для кларнета, 1810); для духового оркестра - фанфара для 4 труб (1827), 3 марша (1837, Фонтенбло), Корона Италии (La corona d’Italia, фанфара для воен. орк., приношение Виктору Эммануилу II, 1868); камерно-инструментальные ансамбли - дуэты для валторн (1805), 12 вальсов для 2 флейт (1827), 6 сонат для 2 скр., влч. и к-баса (1804), 5 струн. квартетов (1806-08), 6 квартетов для флейты, кларнета, валторны и фагота (1808-09), Тема с вариациями для флейты, трубы, валторны и фагота (1812); для фортепиано - Вальс (1823), Веронский конгресс (Il congresso di Verona, в 4 руки, 1823), Дворец Нептуна (La reggia di Nettuno, в 4 руки, 1823), Душа чистилища (L’вme du Purgatoire, 1832); для солистов и хора - кантата Жалоба Гармонии на смерть Орфея (Il pianto d’Armonia sulla morte di Orfeo, для тенора, 1808), Смерть Дидоны (La morte di Didone, сценич. монолог, 1811, исп. 1818, т-р «Сан-Бенедетто», Венеция), кантата (для 3 солистов, 1819, т-р «Сан-Карло», Неаполь), Партенопа и Игея (для 3 солистов, 1819, там же), Благодарность (La riconoscenza, для 4 солистов, 1821, там же); для голоса с оркестром - кантата Пастушеское приношение (Omaggio pastorale, для 3 голосов, к торжеств. открытию бюста Антонио Кановы, 1823, Тревизо), Песнь Титанов (Le chant des Titans, для 4 басов в унисон, 1859, исп. 1861, Париж); для голоса с фортепиано - кантаты Элье и Ирена (для 2 голосов, 1814) и Жанна д’Арк (1832), Музыкальные вечера (Soirees musicales, 8 ариетт и 4 дуэта, 1835); 3 вок. квартета (1826-27); Упражнения для сопрано (Gorgheggi e solfeggi per soprano. Vocalizzi e solfeggi per rendere la voce agile ed apprendere a cantare secondo il gusto moderno, 1827); 14 альбомов вок. и инстр. пьес и ансамблей, объединённых под назв. Грехи старости (Pйchйs de vieillesse: Альбом итальянских песен - Album per canto italiano, Французский альбом - Album francais, Сдержанные пьесы - Morceaux reserves, Четыре закуски и четыре десерта - Quatre hors d’oeuvres et quatre mendiants, для фп., Альбом для фп., скр., влч., гармониума и валторны; мн. др., 1855-68, Париж, не изд.); духовная музыка - Graduate (для 3 муж. голосов, 1808), месса (для муж. голосов, 1808, исп. в Равенне), Laudamus (ок. 1808), Qui tollis (ок. 1808), Торжественная месса (Messa solenne, совм. с П. Раймонди, 1819, исп. 1820, церковь Сан-Фернандо, Неаполь), Cantemus Domino (для 8 голосов с фп. или органом, 1832, исп. 1873), Ave Maria (для 4 голосов, 1832, исп. 1873), Quoniam (для баса и орк., 1832),

Знаменитый итальянский композитор Джоаккино Россини родился 29 февраля 1792 года в небольшом городке Пезаро, раскинувшемся на побережье Венецианского залива.

С детства он приобщился к музыке. Его отец, Джузеппе Россини, прозванный за шутливый нрав Весельчаком, был городским трубачом, а мать, женщина редкой красоты, обладала прекрасным голосом. В доме всегда звучали песни и музыка.

Будучи сторонником Французской революции, Джузеппе Россини радостно приветствовал вступление революционных частей на территорию Италии в 1796 году. Восстановление власти Папы Римского ознаменовалось арестом главы семейства Россини.

Потерявший работу Джузеппе и его жена были вынуждены стать бродячими музыкантами. Отец Россини был валторнистом в оркестрах, выступавших в ярмарочных спектаклях, а мать исполняла оперные арии. Красивое сопрано певшего в церковных хорах Джоаккино также приносило доход семье. Голос мальчика высоко ценили хормейстеры Луго и Болоньи. В последнем из этих городов, славящемся своими музыкальными традициями, нашла приют семья Россини.

В 1804 году, в возрасте 12 лет, Джоаккино начал профессионально заниматься музыкой. Его учителем стал церковный композитор Анджело Тезеи, под руководством которого мальчик быстро овладел правилами контрапункта, а также искусством аккомпанемента и пения. Через год юный Россини пустился в странствие по городам Романьи в качестве капельмейстера.

Осознав неполноту своего музыкального образования, Джоаккино решил продолжить его в Болонском музыкальном лицее, куда был зачислен учеником по классу виолончели. Занятия по контрапункту и композиции дополнялись самостоятельным изучением партитур и рукописей из богатой лицейской библиотеки.

Увлечение творчеством таких прославленных музыкальных деятелей, как Чимароза, Гайдн и Моцарт, оказало особое влияние на становление Россини в качестве музыканта и композитора. Еще будучи учеником лицея, он стал членом Болонской академии, а после окончания учебы в знак признания таланта получил приглашение дирижировать исполнением оратории Гайдна «Времена года».

Джоаккино Россини рано обнаружил потрясающую работоспособность, он быстро справлялся с любой творческой задачей, проявляя чудеса удивительной композиторской техники. За годы учения им было написано большое количество музыкальных произведений, среди которых – духовные сочинения, симфонии, инструментальная музыка и вокальные произведения, а также отрывки из оперы «Деметрио и Полибио», первого сочинения Россини в подобном жанре.

Го д окончания музыкального лицея ознаменовался началом одновременной деятельности Россини в качестве певца, капельмейстера и оперного композитора.

Период с 1810 по 1815 год отмечен в жизни знаменитого композитора как «бродяжнический», в это время Россини кочевал из одного города в другой, не задерживаясь нигде более двух – трех месяцев.

Дело в том, что в Италии XVIII – XIX веков постоянные оперные театры существовали только в крупных городах – таких, как Милан, Венеция и Неаполь, небольшим населенным пунктам приходилось довольствоваться искусством бродячих театральных трупп, обычно состоящих из примадонны, тенора, баса и нескольких певцов на вторых ролях. Оркестр набирался из местных любителей музыки, военных и бродячих музыкантов.

Маэстро (композитор), нанимаемый импресарио труппы, писал музыку на предоставляемое либретто, и осуществлялась постановка спектакля, при этом маэстро должен был сам дирижировать оперой. При успешной постановке произведение исполнялось на протяжении 20 – 30 дней, после чего труппа распадалась, а артисты разбредались по городам.

В течение пяти долгих лет Джоаккино Россини писал оперы для бродячих театров и артистов. Тесное сотрудничество с исполнителями способствовало выработке большой композиторской гибкости, приходилось учитывать вокальные данные каждого певца, тесситуру и тембр его голоса, артистический темперамент и многое другое.

Восторги публики и грошовые гонорары – вот что получал Россини в награду за свою композиторскую деятельность. В его ранних произведениях отмечена некоторая торопливость и небрежность, вызывавшие суровую критику. Так, композитор Паизиелло, видевшей в Джоаккино Россини грозного соперника, говорил о нем, как о «беспутном композиторе, мало сведущем в правилах искусства и лишенном хорошего вкуса».

Критика не смущала молодого композитора, поскольку он прекрасно знал о недостатках своих произведений, в некоторых партитурах он даже отмечал так называемые грамматические ошибки словами «для удовлетворения педантов».

В первые годы самостоятельной творческой деятельности Россини работал над написанием преимущественно комических опер, имевших крепкие корни в музыкальной культуре Италии. В его дальнейшем творчестве важное место занял жанр серьезной оперы.

Небывалый успех пришел к Россини в 1813 году, после постановок в Венеции произведений «Танкред» (опера seria) и «Итальянка в Алжире» (опера buffa). Перед ним открылись двери лучших театров Милана, Венеции и Рима, арии из его сочинений распевались на карнавалах, городских площадях и улицах.

Джоаккино Россини стал одним из популярнейших композиторов Италии. Запоминающиеся мелодии, наполненные неудержимым темпераментом, весельем, героической патетикой и любовной лирикой, производили незабываемое впечатление на все итальянское общество, будь то аристократические круги или общество ремесленников.

Находили отклик и патриотические идеи композитора, звучащие во многих его произведениях более позднего периода. Так, в типично буффонный сюжет «Итальянки в Алжире» с драками, сценами с переодеваниями и попадающими впросак влюбленными неожиданно вклинивается патриотическая тематика.

Главная героиня оперы, Изабелла, обращается к возлюбленному Линдору, томящемуся в плену у алжирского бея Мустафы, со словами: «Думай о родине, будь неустрашим и выполняй свой долг. Смотри: по всей Италии возрождаются возвышенные примеры доблести и достоинства». В этой арии нашли отражение патриотические чувства эпохи.

В 1815 году Россини переехал в Неаполь, где ему предложили место композитора при оперном Театре Сан-Карло, сулившее ряд выгодных перспектив – таких, как высокие гонорары и работа с известнейшими исполнителями. Переезд в Неаполь ознаменовался для молодого Джоаккино завершением периода «бродяжничества».

С 1815 по 1822 год Россини работал в одном из лучших театров Италии, в то же время он совершал поездки по стране и выполнял заказы для других городов. На сцене неаполитанского театра молодой композитор дебютировал с оперой seria «Елизавета, королева Английская», которая явилась новым словом в традиционной итальянской опере.

С давних времен ария как форма сольного пения была музыкальным стержнем подобных произведений, перед композитором стояла задача наметить лишь музыкальные линии оперы и выделить в вокальных партиях основной мелодический контур.

Успех произведения в этом случае зависел лишь от импровизаторского таланта и вкуса исполнителя-виртуоза. Россини отошел от давней традиции: нарушив права певца, он выписал в партитуре все колоратуры, виртуозные пассажи и украшения арии. Вскоре это новшество вошло в творчество других итальянских композиторов.

Неаполитанский период способствовал совершенствованию музыкального гения Россини и переходу композитора от легкого жанра комедии к более серьезной музыке.

Обстановка нарастающего общественного подъема, разрешившегося восстанием карбонариев в 1820 – 1821 годах, требовала более значительных и героических образов, нежели легкомысленные персонажи комедийных произведений. Таким образом, в опере seria имелось больше возможностей для выражения новых тенденций, чутко воспринимаемых Джоаккино Россини.

На протяжении ряда лет главным объектом творчества выдающегося композитора являлась серьезная опера. Россини стремился изменить музыкальные и сюжетные стандарты традиционной оперы seria, определенные еще в начале XVIII столетия. Он старался внести в этот стиль значительное содержание и драматизм, расширить связи с реальной жизнью и идеями своего времени, кроме того, композитор придавал серьезной опере активность действия и динамику, заимствованные из оперы buffa.

Время работы в неаполитанском театре оказалось очень значительным по своим достижениям и итогам. За этот период были написаны такие произведения, как «Танкред», «Отелло» (1816), в которых отразилось тяготение Россини к высокому драматизму, а также монументальные героические сочинения «Моисей в Египте» (1818) и «Магомет II» (1820).

Развивающиеся в итальянской музыке романтические тенденции требовали новых художественных образов и средств музыкальной выразительности. В опере Россини «Женщина с озера» (1819) нашли отражение такие особенности романтического стиля в музыке, как картинность описаний и передача лирических переживаний.

Лучшими произведениями Джоаккино Россини по праву считаются «Севильский цирюльник», созданный в 1816 году для постановки в Риме во время карнавальных праздников и ставший результатом многолетней работы композитора над комической оперой, и героико-романтическое произведение «Вильгельм Телль».

В «Севильском цирюльнике» сохранилось все самое жизнеспособное и яркое из оперы buffa: демократические традиции жанра и национальные элементы обогатились в этом произведении, насквозь пронизанном умной, хлесткой иронией, искренним весельем и оптимизмом, реалистическим изображением окружающей действительности.

Первая постановка «Севильского цирюльника», написанного всего за 19 или 20 дней, оказалась неудачной, но уже на втором показе публика восторженно приветствовала прославленного композитора, было даже устроено факельное шествие в честь Россини.

В основу оперного либретто, состоящего из двух действий и четырех картин, положен сюжет одноименного произведения знаменитого французского драматурга Бомарше. Местом разворачивающихся на сцене событий является испанская Севилья, главными действующими лицами – граф Альмавива, его возлюбленная Розина, цирюльник, лекарь и музыкант Фигаро, доктор Бартоло, опекун Розины и монах дон Базилио, поверенный тайных дел Бартоло.

В первой картине первого действия влюбленный граф Альмавива бродит возле дома доктора Бартоло, в котором живет его возлюбленная. Его лирическую арию слышит хитрый опекун Розины, сам имеющий виды на свою подопечную. На помощь влюбленным приходит «мастер на всякие дела» Фигаро, вдохновленный посулами графа.

Действие второй картины разворачивается в доме Бартоло, в комнате Розины, мечтающей отправить своему поклоннику Линдору (под этим именем скрывается граф Альмавива) письмо. В это время появляется Фигаро и предлагает свои услуги, но неожиданный приход опекуна вынуждает его спрятаться. Фигаро узнает о коварных замыслах Бартоло и дона Базилио и спешит предупредить об этом Розину.

Вскоре в дом под видом пьяного солдата врывается Альмавива, Бартоло пытается выставить его за дверь. В этой суматохе графу удается незаметно передать любимой записку и сообщить, что Линдор – это он. Фигаро тоже здесь, вместе со слугами Бартоло он пытается разнять хозяина дома и Альмавиву.

Все замолкают лишь с приходом команды солдат. Офицер отдает приказ арестовать графа, но поданная величественным жестом бумага моментально изменяет его поведение. Представитель власти почтительно раскланивается перед переодетым Альмавивой, вызывая недоумение у всех присутствующих.

Второе действие разворачивается в комнате Бартоло, куда приходит переодетый монахом влюбленный граф, выдающий себя за учителя пения дона Алонзо. Чтобы завоевать доверие доктора Бартоло, Альмавива отдает ему записку Розины. Девушка, узнав в монахе своего Линдора, охотно приступает к занятиям, однако присутствие Бартоло мешает влюбленным.

В это время приходит Фигаро и предлагает старику побриться. Хитростью цирюльнику удается завладеть ключом от балкона Розины. Приход дона Базилио грозит разрушить хорошо разыгранный спектакль, но его вовремя «удаляют» со сцены. Урок возобновляется, Фигаро продолжает процедуру бритья, стараясь загородить влюбленных от Бартоло, но обман раскрывается. Альмавива и цирюльник вынуждены спасаться бегством.

Бартоло, воспользовавшись запиской Розины, неосторожно переданной ему графом, склоняет разочарованную девушку к подписанию брачного контракта. Розина открывает опекуну тайну готовящегося побега, и он отправляется за стражей.

В это время в комнату девушки проникают Альмавива и Фигаро. Граф просит Розину стать его женой и получает согласие. Влюбленные хотят поскорее покинуть дом, но возникает неожиданное препятствие в виде отсутствия лестницы около балкона и прихода дона Базилио с нотариусом.

Появление Фигаро, объявившего Розину своей племянницей, а графа Альмавиву – ее женихом, спасает положение. Доктор Бартоло, пришедший со стражей, застает брак подопечной уже свершившимся. В бессильной ярости он набрасывается на «изменника» Базилио и «негодяя» Фигаро, но щедрость Альмавивы подкупает его, и он присоединяется к общему приветственному хору.

Либретто «Севильского цирюльника» значительно отличается от первоисточника: здесь социальная заостренность и сатирическая направленность комедии Бомарше оказались сильно смягченными. Для Россини граф Альмавива – лирический персонаж, а не пустой повеса-аристократ. Его искренние чувства и стремление к счастью одерживают победу над корыстолюбивыми замыслами опекуна Бартоло.

Фигаро предстает веселым, ловким и предприимчивым человеком, в партии которого нет даже намека на морализаторство и философствование. Жизненным кредо Фигаро выступают смех и шутка. Эти два персонажа противопоставляются отрицательным героям – скупому старику Бартоло и лицемерному ханже дону Базилио.

Веселый, искренний, заразительный смех является главным орудием Джоаккино Россини, который в своих музыкальных комедиях и фарсах опирается на традиционные образы оперы buffa – влюбленный опекун, ловкий слуга, хорошенькая воспитанница и хитрый проныра-монах.

Оживляя эти маски чертами реализма, композитор сообщает им облик людей, словно выхваченных из реальной действительности. Бывало, что изображаемое на сцене действие или действующее лицо ассоциировались у публики с определенным событием, происшествием или конкретной личностью.

Таким образом, «Севильский цирюльник» – это реалистическая комедия, реализм которой проявляется не только в сюжете и драматических ситуациях, но и в обобщенных человеческих характерах, в умении композитора типизировать явления современной ему жизни.

Увертюра, предшествующая событиям оперы, задает тон всему произведению. Она погружает в атмосферу веселья и непринужденной шутки. В дальнейшем настроение, созданное увертюрой, конкретизируется в определенном фрагменте комедии.

Несмотря на то что это музыкальное вступление неоднократно использовалось Россини в других произведениях, оно воспринимается как неотъемлемая часть «Севильского цирюльника». Каждая тема увертюры базируется на новой мелодической основе, а связующие части создают непрерывность переходов и придают увертюре органическую целостность.

Увлекательность оперного действия «Севильского цирюльника» зависит от многообразия используемых Россини композиционных приемов: интродукции, эффект которой является результатом сочетания сценического и музыкального действия; чередования речитативов и диалогов с сольными ариями, характеризующими того или иного персонажа, и дуэтами; ансамблевых сцен со сквозной линией развития, предназначенных для смешения различных нитей сюжета и поддержания напряженного интереса к дальнейшему развитию событий; оркестровых партий, поддерживающих стремительный темп оперы.

Источником мелодики и ритмики «Севильского цирюльника» Джоаккино Россини является яркая темпераментная итальянская музыка. В партитуре этого произведения слышны бытовые песенные и танцевальные обороты и ритмы, составляющие основу этой музыкальной комедии.

Созданные после «Севильского цирюльника» произведения «Золушка» и «Сорока – воровка» далеки от привычного комедийного жанра. Композитор обращает больше внимания на лирические характеристики и драматические ситуации. Однако при всем стремлении к новому Россини не смог окончательно преодолеть условности серьезной оперы.

В 1822 году вместе с труппой итальянских артистов знаменитый композитор отправился в двухгодичное турне по столицам европейских государств. Слава шествовала впереди прославленного маэстро, повсюду его ожидал роскошный прием, огромные гонорары и лучшие театры и исполнители мира.

В 1824 году Россини стал руководителем итальянского оперного театра в Париже и сделал на этом посту многое для пропаганды итальянской оперной музыки. Кроме того, прославленный маэстро покровительствовал молодым итальянским композиторам и музыкантам.

В парижский период Россини был написан ряд произведений для французской оперы, многие старые произведения подверглись переработке. Так, опера «Магомет II» во французской редакции получила название «Осада Коронфа» и пользовалась успехом на парижской сцене. Композитору удалось сделать свои произведения более реалистичными и драматичными, добиться простоты и естественности музыкальной речи.

Влияние французской оперной традиции проявилось в более строгой трактовке оперного сюжета, переносе акцента с лирических сцен на героические, упрощении вокального стиля, придании большего значения массовым сценам, хору и ансамблю, а также внимательном отношении к оперному оркестру.

Все произведения парижского периода явились подготовительным этапом на пути создания героико-романтической оперы «Вильгельм Телль», сольные арии традиционных итальянских опер в которой были заменены на массовые хоровые сцены.

Либретто этого произведения, повествующее о национально-освободительной войне швейцарских кантонов против австрийцев, в полной мере отвечало патриотическим настроениям Джоаккино Россини и требованиям передовой общественности накануне революционных событий 1830 года.

Композитор работал над «Вильгельмом Теллем» на протяжении нескольких месяцев. Премьера, состоявшаяся осенью 1829 года, вызвала восторженные отзывы публики, но особого признания и популярности эта опера не получила. За пределами Франции на постановку «Вильгельма Телля» было наложено табу.

Картины народной жизни и традиции швейцарцев служили лишь фоном для изображения гнева и возмущения притесняемых людей, финал произведения – восстание народных масс против чужеземных поработителей – отражал ощущения эпохи.

Наиболее известным фрагментом оперы «Вильгельм Телль» стала замечательная по красочности и мастерству увертюра – выражение многоплановой композиции всего музыкального произведения.

Художественные принципы, использованные Россини в «Вильгельме Телле», нашли применение в произведениях многих деятелей французской и итальянской оперы XIX века. А в Швейцарии даже хотели установить памятник прославленному композитору, творчество которого способствовало активизации национально-освободительной борьбы швейцарского народа.

Опера «Вильгельм Телль» стала последним произведением Джоаккино Россини, который в возрасте 40 лет неожиданно прекратил писать оперную музыку и занялся устройством концертов и выступлений. В 1836 году прославленный композитор возвратился в Италию, где жил до середины 1850-х годов. Россини оказывал посильную помощь итальянским повстанцам и даже написал в 1848 году национальный гимн.

Однако тяжелое нервное заболевание вынудило Россини переехать в Париж, где он провел остаток жизни. Дом его стал одним из центров художественной жизни французской столицы, сюда приезжали многие всемирно известные итальянские и французские певцы, композиторы и пианисты.

Уход из оперного творчества не ослабил славы Россини, которая пришла к нему в молодости и не оставила даже после смерти. Из созданного за вторую половину жизни особого внимания заслуживают сборники романсов и дуэтов «Музыкальные вечера», а также духовная музыка «Stabat mater».

Умер Джоаккино Россини в Париже в 1868 году, в возрасте 76 лет. Через несколько лет его прах был отправлен во Флоренцию и погребен в пантеоне церкви Санта-Кроче – своеобразной гробнице лучших представителей итальянской культуры.

РОССИНИ, ДЖОАККИНО (Rossini, Gioacchino) (1792–1868), итальянский оперный композитор, автор бессмертного Севильского цирюльника . Родился 29 февраля 1792 в Пезаро в семье городского трубача (глашатая) и певицы. Очень рано полюбил музыку, в особенности пение, но заниматься серьезно начал только в 14 лет, поступив в Музыкальный лицей в Болонье. Там он изучал игру на виолончели и контрапункт вплоть до 1810, когда первое заслуживающее упоминания сочинение Россини – одноактная опера-фарс Вексель на брак (La cambiale di matrimonio , 1810) – была поставлена в Венеции. За ней последовал ряд опер того же типа, среди которых две – Пробный камень (La pietra del paragone , 1812) и Шелковая лестница (La scala di seta , 1812) – до сих пор пользуются популярностью.

Наконец в 1813 Россини сочинил две оперы, которые обессмертили его имя: Танкред (Tancredi ) по Тассо и затем двухактную оперу-буффа Итальянка в Алжире (L"italiana in Algeri ), триумфально принятую в Венеции, а затем и во всей Северной Италии.

Молодой композитор попробовал сочинить несколько опер для Милана и Венеции, но ни одна из них (даже сохранившая свое обаяние опера Турок в Италии , Il Turco in Italia , 1814) – своего рода «пара» к опере Итальянка в Алжире ) не имела успеха. В 1815 Россини вновь сопутствовала удача, на этот раз в Неаполе, где он подписал контракт с импресарио театра «Сан-Карло». Речь идет об опере Елизавета, королева Английская (Elisabetta, regina d"Inghilterra ), виртуозном сочинении, написанном специально для Изабеллы Кольбран, испанской примадонны (сопрано), пользовавшейся расположением неаполитанского двора и любовницы импресарио (несколько лет спустя Изабелла стала женой Россини). Затем композитор отправился в Рим, где собирался написать и поставить несколько опер. Второй из них стала опера Севильский цирюльник (Il Barbiere di Siviglia ), впервые поставленная 20 февраля 1816. Провал оперы на премьере оказался столь же громким, как и ее триумф в будущем.

Возвратившись, в соответствии с условиями контракта, в Неаполь, Россини поставил там в декабре 1816 оперу, которая, пожалуй, была наиболее высоко оценена современниками, – Отелло по Шекспиру: в ней есть действительно прекрасные фрагменты, но произведение испорчено либретто, исказившим трагедию Шекспира. Следующую оперу Россини сочинил опять для Рима: его Золушка (La cenerentola , 1817) впоследствии благосклонно принималась публикой; премьера же не давала никаких оснований для предположений о будущем успехе. Однако Россини пережил неудачу гораздо спокойнее. В том же 1817 он ездил в Милан для постановки оперы Сорока-воровка (La gazza ladra ) – изящно оркестрованной мелодрамы, сейчас практически забытой, если не считать великолепной увертюры. По возвращении в Неаполь Россини поставил там в конце года оперу Армида (Armida ), которая была тепло принята и до сих пор оценивается гораздо выше, чем Сорока-воровка : при воскрешении Армиды в наше время все еще ощущается нежность, если не сказать – чувственность, которую излучает эта музыка.

За следующие четыре года Россини ухитрился сочинить еще десяток опер, в основном не особенно интересных. Однако до расторжения контракта с Неаполем он подарил городу два выдающихся произведения. В 1818 написал оперу Моисей в Египте (Mosé in Egitto ), которая вскоре завоевала Европу; по сути дела, это род оратории, здесь примечательны величественные хоры и прославленная «Молитва». В 1819 Россини представил Деву озера (La donna del lago ), которая имела успех несколько более скромный, но содержала очаровательную романтическую музыку. Когда в конце концов композитор уехал из Неаполя (1820), он взял с собой Изабеллу Кольбран и женился на ней, однако в дальнейшем их семейная жизнь протекала не слишком счастливо.

В 1822 Россини в сопровождении жены впервые покинул Италию: он заключил договор со своим старым другом, импресарио театра «Сан-Карло», который теперь стал директором Венской оперы. Композитор привез в Вену свою последнюю работу – оперу Зельмира (Zelmira ), завоевавшую автору беспрецедентный успех. Правда, некоторые музыканты, во главе с К.М.фон Вебером резко критиковали Россини, но другие, и среди них Ф.Шуберт, давали благоприятные оценки. Что касается общества, то оно безоговорочно приняло сторону Россини. Наиболее примечательным событием поездки Россини в Вену стала его встреча с Бетховеном, о которой он позже вспоминал в разговоре с Р.Вагнером.

Осенью того же года композитора вызвал в Верону сам князь Меттерних: Россини должен был почтить кантатами заключение Священного союза. В феврале 1823 он сочинил для Венеции новую оперу – Семирамиду (Semiramida ), от которой ныне осталась в концертном репертуаре только увертюра. Как бы то ни было, Семирамида может быть признана кульминацией итальянского периода в творчества Россини, хотя бы потому, что это была последняя опера, сочиненная им для Италии. Более того, Семирамида с таким блеском прошла и в других странах, что после нее репутация Россини как крупнейшего оперного композитора эпохи уже не подвергалась никаким сомнениям. Недаром Стендаль сравнивал триумф Россини на поприще музыки с победой Наполеона в битве при Аустерлице.

В конце 1823 Россини оказался в Лондоне (где пробыл полгода), а перед этим провел месяц в Париже. Композитора гостеприимно встретил король Георг VI, с которым он пел дуэты; Россини был нарасхват в светском обществе как певец и аккомпаниатор. Самым важным событием того времени стало получение приглашения в Париж в качестве художественного руководителя оперного театра «Театр Итальен». Значение этого контракта, во-первых, в том, что он определил место жительства композитора до конца его дней, а во-вторых, в том, что он подтверждал абсолютное превосходство Россини как оперного композитора. Надо помнить, что Париж был тогда центром музыкальной вселенной; приглашение в Париж являлось для музыканта самой высокой честью, какую только можно было себе представить.

Россини приступил к своим новым обязанностям 1 декабря 1824. По-видимому, ему удалось улучшить управление Итальянской оперой, в особенности в части ведения спектаклей. С большим успехом прошли представления двух ранее написанных опер, которые Россини радикально переработал для Парижа, а самое главное, он сочинил очаровательную комическую оперу Граф Ори (Le comte Ory ). (Она имела, как и следовало предполагать, огромный успех при возобновлении в 1959.) Следующим произведением Россини, появившимся в августе 1829, стала опера Вильгельм Телль (Guillaume Tell ), сочинение, которое обычно считают крупнейшим достижением композитора. Признаваемая исполнителями и критиками абсолютным шедевром, эта опера тем не менее никогда не возбуждала такого энтузиазма у публики, как Севильский цирюльник , Семирамида или даже Моисей : рядовые слушатели считали Телля оперой чересчур длинной и холодной. Однако нельзя отрицать, что второй акт содержат прекраснейшую музыку, и к счастью, эта опера не исчезла полностью из современного мирового репертуара и слушатель наших дней имеет возможность вынести о ней собственное суждение. Заметим только, что все созданные во Франции оперы Россини написаны на французские либретто.

После Вильгельма Телля Россини не написал больше ни одной оперы, и в последующие четыре десятилетия создал только две значительные композиции в других жанрах. Излишне говорить, что подобное прекращение композиторской деятельности в самом зените мастерства и славы – уникальное явление в истории мировой музыкальной культуры. Предлагалось множество разнообразных объяснений этому феномену, но, конечно, никто не знает полной истины. Одни говорили, что уход Россини был вызван его неприятием нового парижского оперного кумира – Дж.Мейербера; другие указывали на обиду, которую нанесли Россини действия французского правительства, пытавшегося после революции в 1830 расторгнуть контракт с композитором. Упоминалось и ухудшение самочувствия музыканта и даже его якобы невероятная лень. Возможно, сыграли роль все упомянутые факторы, кроме последнего. Следует учесть, что, покидая Париж после Вильгельма Телля , Россини имел твердое намерение приняться за новую оперу (Фауст ). Известно также, что он продолжал и выиграл шестилетний судебный процесс против французского правительства по поводу своей пенсии. Что касается состояния здоровья, то, пережив потрясение в связи с кончиной любимой матери в 1827, Россини действительно ощущал недомогание, сначала не очень сильное, но позже прогрессировавшее с угрожающей быстротой. Все остальное – это более или менее правдоподобные домыслы.

В течение следующего за Теллем десятилетия Россини, хотя и оставивший за собой квартиру в Париже, жил в основном в Болонье, где надеялся найти покой, необходимый после нервного напряжения предшествующих лет. Правда, в 1831 он съездил в Мадрид, где появилась ныне широко известная Stabat Mater (в первой редакции), а в 1836 – во Франкфурт, где встретился с Ф.Мендельсоном и благодаря ему открыл для себя творчество И.С.Баха. Но все же именно Болонья (не считая регулярных поездок в Париж в связи с тяжбой) оставалась постоянным местопребыванием композитора. Можно полагать, что в Париж его призывали не только судебные дела. В 1832 Россини познакомился с Олимпией Пелиссье. Отношения Россини с женой уже давно оставляли желать лучшего; в конце концов супруги решили расстаться, и Россини женился на Олимпии, котораяя стала хорошей женой для больного Россини. Наконец, в 1855, после скандала в Болонье и разочарования от Флоренции, Олимпия убедила мужа нанять экипаж (он не признавал поездов) и отправиться в Париж. Очень медленно его физическое и душевное состояние начало улучшаться; к нему вернулась доля если не веселости, то остроумия; музыка, которая была запретной темой в течение многих лет, опять стала приходить ему на ум. 15 апреля 1857 – именины Олимпии – стало своего рода поворотным пунктом: в этот день Россини посвятил жене цикл романсов, которые сочинял втайне от всех. За ним последовал ряд небольших пьес – Россини называл их Грехи моей старости ; качество этой музыки не требует комментариев для поклонников Волшебного магазинчика (La boutique fantasque ) – балета, для которого пьесы послужили основой. Наконец, в 1863 появилось последнее – и по-настоящему значительное – произведение Россини: Маленькая торжественная месса (Petite messe solennelle ). Эта месса – не очень торжественная и совсем не маленькая, но прекрасная по музыке и проникнутая глубокой искренностью, что и привлекло к сочинению внимание музыкантов.

Россини скончался 13 ноября 1868 и был похоронен в Париже на кладбище Пер-Лашез. Через 19 лет по просьбе итальянского правительства гроб с телом композитора перевезли во Флоренцию и захоронили в церкви Санта Кроче рядом с прахом Галилея, Микеланджело, Макиавелли и других великих итальянцев.