Хасинто грау сеньор пигмалион читать онлайн. Мы все глядим в Пигмалионы ("Куклы" Х.Грау в Театре на Юго-Западе)

И вправду. Хорошо организованная группа мужиков в трусах и ботфортах - это дестабилизирует психику много кого. Против гомо-эротики (черный цвет, латекс или кожа, много косметики, вырезы там, где интересно) тоже возражений немного.
Зрелищно, вполне стильно, в рамках дешевого публичного стиля, капельку стыдно.
И это - ничего. Все это не отменяет содержания. Где-то глубокого, где-то поверхностного.
Да, актеры кажут трусы и вообще откровенные наряды, но к мельканию тел под короткими майками идут отличные тексты, и они их не забывают произносить, и даже не то чтоб произносить, артикулировать, с темпераментом, почти проповедуя.

Вступительная часть мне была страшно интересна. Все эти перебросы остротами, и классическими театральными монологами - супер-разминка. Актеры, что играют продюсеров - блестящие и обаятельные. Итак. разминка живых перед встречей с механизмами и их управляющим - кукольником Карабасом-Барабасом. Похоже, что Герцог- Буратино готов заранее отдать последнюю рубашку. Он,

(Свернуть )

и трогательно упоминает о любви к театру. К тому же, именно эти куклы, настоящее чудо, и все такое. Прекрасны, совершенны, лучше, чем живые актеры, потому что не устают (в ходе пьесы это тут же опровергается фразой - «ах вы устали!..» и трам-пам-пам), не жалуются и прочее.

Их главное желание - свобода, вернее, воля (и покой? это - будет точно). Интересно, впрочем. Все равно интересно.

Vai, vai, bambino,
Vai vedrai, vai;
Vai, vai, piccino,
Vai vedrai, vai,
Vedrai.

Иди, иди, малыш,
Иди и ты увидишь, иди;
Иди, иди, маленький,
Иди и ты увидишь, иди
Ты увидишь.

Далее герцог действует по обычной схеме - гоняется за самой привлекательной куклой, крадет ее, не особо интересуясь согласием не только хозяина, но и собственно жертвы. Пимпинона - против, ей нужна компания кукол. Но Герцог, видимо, во власти сна и страстной любви. (к театру? да, конечно) Желает ей, отменного качества куклой, единолично обладать. И сразу возникает вопрос - а как же техобслуживание-то? Прежде чем красть, надо было б озаботиться знакомством с мануалом, инструкцией для пользователя. Но нет. Лишь бы стащить чего самого лучшего. О, аристократия везде одинакова, и неисправима. Мое, и все тут. Так и за что тогда дама с волшебным именем Аурелия любит такого незамысловатого мужика, пусть и герцога? За красоту, наверное. Любовь - чудо, не объяснить.

Dove manca la fortuna
Non si va più con il cuore
Ma coi piedi sulla luna,
Oh, mio fanciullo
Vedrai, vai vedrai che un sorriso
Nasconde spesso un gran dolore,
Vai vedrai follia dell"uomo.

Безумие,
Иди и ты увидишь, что за улыбкой
Зачастую скрывается большая боль,
Иди и ты увидишь человеческое безумие.

На месте Кукольника надо бы взять герцога в его команду. Как-то окуклить, и все дела. Отрезать кожаные штаны по самоё…и вперед, на подмостки. Но у пьесы своя логика и финал. Простой. Все умерли. Те, кто соблазнял живых всякой ерундой. Остался сон, марево и воспоминания о будущем. В полном офигении от увиденного, шаркая валенками по снегу, и размышляя непонятно о чем, покинули театр.

Ну ничего себе представления случаются в нашем городе.
Помпонина-ааа, я хочу в цирк! Это - безумие?

«В театр хочется идти, когда есть ТЕАТР»
Евгений Князев

Сенсация! Сенсация! В Мадрид приезжает наделавшая в Америке шуму кукольная труппа сеньора Пигмалиона. Созданные им куклы практически неотличимы от людей; неутомимые, динамичные, они поражают зрителей гармонией движения, чистотой интонации, завораживающим сценическим существованием. Местные актёры в ужасе – их спектакли отменены, антрепренёры - в нетерпеливом волнении: чем обернутся эти странные гастроли, фантастическими барышами или крупным денежным фиаско. Вот вкратце сюжетная канва юго-западных «Кукол». Всё в этом спектакле перемешалось, переплелось – люди, куклы, страхи, желания, мир реальный и театральный, а от того спектакль получился зрелищным, насыщенным, к тому же музыкально выразительным. В этом спектакле – взрыв накопленных режиссёрских и актёрских ощущений, идей, ибо в нём и ирония, и фарс, и лирика, и трагедия, и гротеск, и немного понятной каждому философии, и ослепляющая яркостью актёрства юго-западная труппа.

«Куклы» - из тех спектаклей, в которых не чувствуешь дна. Вот кажется постиг замысел, уловил, укрепился и разглядываешь пристально, но нет, тебя снова поднимает на поверхность, и крутит, и переворачивает, и ты слышишь новые темы. Это как полифония Баха. Или как мозаичное панно. Уже первая сцена с антрепренёрами и актёрами, обсуждающими предстоящие гастроли труппы сеньора Пигмалиона, тихим пиано рождает тему «люди-куклы». Человек, зависимый от других людей, от их положения в обществе, слов, поступков, предпочтений, обстоятельств и ситуаций. А ведь каждому хочется занять место поближе к солнцу… Актёрская зависимость – от режиссёров, кассы, реакции зрителей, продюсеров, спонсоров – она ещё страшнее, ибо тяжелее и горестнее. Уверена, что благодаря живой, тонкой актёрской иронии и дописанным Валерием Беляковичем «фразам-пулям» каждый из нас уже на первых минутах спектакля примерил на себя этот костюмчик живой марионетки.

Выход первого лже-Пигмалиона из мира выстроенного на сцене зазеркалья эффектен. Юркими перебежками, он выскакивает на середину сцены, и нас накрывает цунами эксцентрики! Первый лже-Пигмалион, оказывающийся куклой Брандахлыстом, важничает, повторяя вложенные в него хозяином слова, гримасничает, мгновенно меняет мимику, интонации, и аффектированно выкрикивает: «Они - совершенны! Они – куклы!» Позволив себе пошалить, Брандахлыст вместе с куклами Педро Каином и Крохобором разыгрывают маленький скетч, где стареющая актриса Гортензия просит принять в труппу сеньора Пигмалиона племянницу Терезиту. Терезита с «дивным голосом и жуткой пластикой» чудо как хороша! Она может всё – и фокус показать, и спеть с «солдатским хором или симфоническим оркестром», и Шекспиром побаловаться. А в случае с Гортензией Брандахлыст, отвечающий за подзарядку кукол, явно переборщил с «энергетической подпиткой»! Кукла крутится юлой, сверкает плутоватыми глазами, фонтанирует байками, заставляя зрителя расплыться в непроизвольной улыбке.

С появлением второго лже-Пигмалиона отчётливо звучит тема творчества. Маленький мальчик с деревянной лошадкой был одинок и беден, но одержим жаждой творчества, а потому счастлив. «Вся моя жизнь целиком была посвящена куклам. Пошли годы безумных экспериментов, годы вдохновений и тяжёлой работы. Моей всепоглощающей мечтой было создание идеального актёра, куклы, полностью покорной творческой фантазии автора, как глина покорна руке скульптора. Я работал как одержимый». Напряжение воли, невыносимая концентрация мыслей и чувств в стремлении излить, выразить себя, сотворить мечту. Сладкий и трудный процесс творчества - тайна, вдохновение, импровизация, который по своей эмоциональной наполненности ярче и дороже результата. Второй Пигмалион говорит об этой одержимости творчеством упоительно, проникновенно и убедительно.

Когда «в сияющем пространстве прожекторов» появляются «красивые, стройные, лёгкие, наглые куклы», когда начинается их представление живым людям, грань между реальным миром и миром «по ту сторону зеркал», откуда появляются куклы, исчезает. Уже не различишь, где человек, а где кукла, где оригинал, а где копия, где природа, а где механизм. Куклы в спектакле Валерия Беляковича получились живыми, они впитали в себя человеческие качества, они научились ненавидеть, смеяться, плакать, грустить, рассуждать о свободе и славе. Они - точь-в-точь как люди: болтливые, молчаливые, прижимистые, агрессивные, талантливые, романтичные, злые и добрые. Они устают, как люди. Они расслабляются, как люди. Они мечтают, как люди. Они бунтуют, как люди. И куклы знают о людях главное, то, что порой забываем мы, мнящие себя венцом творения. Люди – такие же игрушки, невольники, как и куклы. Пусть не игрушки хозяина, но заложники обстоятельств, судьбы, собственных страстей, наконец. С куклой Помпониной связана в спектакле тема любви. Пигмалион создал совершенное создание, покоряющее с первого взгляда, кареглазую красавицу и…влюбился в неё сам. Для него Помпонина – светлое существо из подлунного мира, недоступное, чистое, непосредственное. Ах, как она прекрасна, Помпонина. Капризная, но вместе с тем трогательная. В лёгкой хрипотце голоса, исполняющего дюссолеевскую песню, столько страстной тоски по невозможному, столько «грустного цирка», столько прикосновения протянутой за счастьем ладошки. В нелепом балахоне, с болтающимися руками-рукавами, она кажется ещё привлекательнее, ещё невиннее. Вот и герцог Альдукар, покровитель испанских театров, не устоял. Оглушение страстью, ошеломление чувств он играет пылко и исступлённо. Он жаждет наслаждения, он уверен в себе, ему всё дозволено. Кукла-мечта из сна его юности должна быть с ним. Вся палитра красок – тихое признание в любви, нежное прикосновение, робкие объятия, ярость от несломленного сопротивления и бешеный выкрик: «Ты – кукла, и ты – моя» - всё задействовано актёром в этой роли.

Когда взбунтовавшихся кукол настигает Пигмалион, когда Помпонина тихонько бормочет «а что же будет дальше», когда Пигмалион в гневе заставляет кукол подчиниться своей воле, когда Помпонина стреляет в мучителя один, два, три, четыре раза, когда куклы, лишённые «подзарядки», ломаными движениями бредут к распростёртому на полу Пигмалиону, когда из них постепенно уходит жизнь и когда ты понимаешь, что всё это - лишь сценарий, написанный настоящим Пигмалионом, появляющимся на сцене, к горлу подкатывает комок. И вот тут, вместе с этим слезливым комком, для меня очевидно звучит тема ответственности творца. Творца, созидателя (можно продолжить дальше в границах менее философских – основателя, руководителя и пр.) Создать, вдохнуть жизнь, чтобы потом сохранить, сберечь, не растоптать, подарить надежду и маленький кусочек счастья. И поначалу даже не хочется замечать настоящего Пигмалиона, глядя на последний раз дёрнувшуюся по направлению к Помпонине руку куклы Херувима; лишь слышишь отголосками «опустошён», «разочарован», «зачем», «кукольный музей». Но когда настоящий Пигмалион произносит: «Театр – он принадлежит актёрам. Живым, из плоти, крови и нервов. И только им», вот тогда финализируется ещё одна тема. Это – ТЕАТР! Всё то, что по ходу спектакля звучало от разных персонажей, всё это – о театре, живом театре, рождённом единением воли, энергии, мысли, вдохновения режиссёра и актёров. Магия, мистификация, колдовство, шабаш, задыхающиеся от восторга зрители, сияющий мир, где существа легки, где голоса прозрачны, где тебя зовут, а ты, не зная их языка, всё понимаешь, ибо то, что говорят существа, всё это про тебя. И ты должен быть там, с ними. Это – ТЕАТР, в котором зашкаливающе темпераментный антрепренёр дон Агустин (Фарид Тагиев), впечатляющий Брандахлыст (Денис Нагретдинов), брутальный Педро Каин (Алексей Матошин), настоящая примадонна Помпонина (Карина Дымонт), ослеплённый желаниями герцог Альдукар (Олег Леушин), семеняще-тараторящий Балабол, живописно-точный «хранитель кассы» Крохобор (Андрей Санников), индиффирентный Хуан-Болван (Александр Шатохин), испепелённый «огнём создателя» Пигмалион (Евгений Бакалов), нежный Херувим (Станислав Каллас), уставший гений сеньор Пигмалион (Игорь Китаев). Это – ТЕАТР, «куда приходят люди, чтобы испытать невиданные страсти, давно, быть может, забытые в наше кукольное время».

В Станиславском Драматическом опять премьера. Валерий Белякович переработал пьесу испанского драматурга Хасинто Грау «Сеньор Пигмалион» в блестящий трагифарс - «Куклы».

На мой взгляд, получилось нечто вроде конгломерата Азимова с Шекспиром и Неанфом из Кизика, эдакий венок монологов, связанных экспрессией талантливой массовки, где, тем не менее, каждый актер ведет свою четкую партию. И то, что периодически зрители слышали со сцены Шекспировские монологи, это вполне в стиле Беляковича, вспомните хотя бы «Шесть персонажей в поисках автора».

Кстати, очень понравился Гамлетовский монолог в исполнении Народного артиста России Влада Михалкова. Колет и плащ цвета крови весьма подходили к его трактовке персонажа.

Ну, а сюжет пьесы выглядит так. В Испанию начала ХХ века приезжает весьма своеобразная труппа. Она состоит не из людей, а кукол. Командует и владеет труппой её создатель по имени Пигмалион. Местные антрепренёры поражены этой новацией, а их меценат Герцог и поражен и покорен, причем на столько, что похищает приму этой труппы, труппа бросается в погоню за похитителем, а за труппой бросаются в погоню жена Герцога, антрепренёры и сам Пигмалион. То есть - динамики в спектакле хватает.

Отдельно бы отметил эпизод, показывающий ночную жизнь кукол, эпизод достаточно смелый, но сделанный без вульгарности, что сейчас для театров достаточно странно, ибо оная в моде. Но тут спасибо Валерию Беляковичу, который в своем творчестве вульгарности не приемлет. Я не поленился и прочитал вариант Грау и, должен сказать, что переделка Беляковича пошла пьесе на пользу: после привнесенных им новых эпизодов и действующих лиц, пьеса стала гораздо глубже и ярче. По крайней мере, зрители смотрели её на одном дыхании.

Как всегда блеснули костюмеры и художники: очень интересно трактованы костюмы антрепренёров, которые сделаны с мотивами средневековой испанской одежды с картин Веласкеса.

Очень интересное решение с декорациями: ряд зеркальных шкафов-трансформеров добавлял некое ощущение техно-дель арте.

И очень эффектен был выход Беляковича на сцену в финале. Эдакий Мейерхольдовский монолог на фоне груды тел персонажей, убиенных похищенной Помпониной. Прямо-таки в процессе отстрела в ушах дежавю звучала песня Эдит Пиаф «Браунинг».

Гора убиенных на сцене, напомнила мне премьеру Антигоны в Париже, где при похожем финале в зале началась драка между сторонниками классицизма и нового тетра. Но Московские зрители оказались более воспитанными и выдержаннее французских. И именно зрители подтвердили успех спектакля аншлаговым залом, а ведь шел уже третий месяц премьеры.

Поставлена пьеса 1921 года “Сеньор Пигмалион” испанского драматурга Хасинто Грау с характерным для эпохи конструктивизма сюжетом о механических куклах и невиданным для тех времен предчувствием глобализации. Американская театральная компания режиссера Пигмалиона терроризирует Европу обильно пропиаренными атаками кукольных представлений, собирающих невероятные аншлаги и заставляющих закрываться традиционные театры. Куклы из искусственных волокон неотличимы от людей, мыслят, разговаривают, взаимодействуют, эмоции передают как электрический разряд. Их “карабас” Пигмалион - буйнопомешанный художник, сублимирующий в своем успехе неудачи юности, когда он был вынужден променять отвергший его мир людей на свой “кукольный домик”, - торжествует.

Об актерском таланте Валерия Беляковича ходят легенды. Премьер своей труппы, он появляется на подмостках, чтобы выразить нечто существенное, будто Мировая Душа, являющая себя миру раз в сто лет. В “Куклах” актера на заглавную роль ждут весь спектакль как особый спецэффект. В то время как его герой, инфернальный мастер-кукловод, дважды обманывает публику, подсылает обученных кукол вместо себя, чтобы в финале эффектно выйти на пять минут и закрыть театр, разочаровавшись в “пластмассовом мире” своих созданий. Мистификация закончилась саморазоблачением без хеппи-энда. “Самоубийство Валерия Беляковича” - следовало бы назвать этот спектакль.

О чем же говорит Белякович - явно от своего имени, сближая свой опыт с опытом одержимого кукловода? О тотальном опустошении, о том, что идея театра - переиначить мир искусством - ушла в небытие вместе с энтузиазмом первооткрывательства. О том, что Пигмалион устал ждать от кукол момента, когда они “заговорят”, и о том, что отпускает актеров на волю, посвящая театр людям, но не марионеткам. “Тогда меня испепелял огонь Создателя, а теперь я опустошен”, - Белякович отказывается от идеи “режиссерского театра”. На его лице настоящие слезы - кредо Театра на Юго-Западе исчерпано, театр как авторская идея режиссера умер, остался только “театр для людей”, “живая труппа”, театр без насилия, превратившийся в фабрику по производству спектаклей. Когда на кодовой ноте режиссер начинает читать монолог Клавдия “На мне печать древнейшего проклятья - убийство брата”, пожалуй, становится совсем не по себе. Разоблачаясь перед зрителем и собственной труппой, Белякович признается в “убийстве” не только братьев-актеров, но и собственного брата Сергея Беляковича, покинувшего юго-западную труппу. Уже совершенно ясно, что без скоропостижной смерти Виктора Авилова таким этот спектакль не получился бы.

Валерий Белякович построил спектакль на сомнениях в собственном искусстве и совершил мучительный поступок - из тех, которые обязательно войдут в историю театра. Никогда не писавший театральных манифестов, Белякович превратился в горького театрального мудреца, задумавшегося над недолговечностью театральной идеи и вопросом о праве режиссера на власть над людьми. Но это поступок еще и педагога, признавшего, что нить общения с учениками потеряна. В “Куклах” собраны сливки труппы: Карина Дымонт, Олег Леушин, Валерий Афанасьев, Анатолий Иванов, Алексей Ванин, Владимир Коппалов.

Чертовски интересно, как будет развиваться этот театр дальше. Станет ли эксгибиционистский монолог Беляковича новым кредо Театра на Юго-Западе и сможет ли режиссер вывести театр из тупика, если вопрос о существовании конкретной труппы вынесен на публичное обсуждение, на зрительский суд? Кризис театра изобретательный Белякович превратил в театральное событие.

КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

ПУСТОЙ ДОМ

"Пустой дом” (другое название - “Клюшка для гольфа № 3”) - четвертый фильм южнокорейского режиссера Ким Ки Дука, вышедший в наш прокат в 2004 году. Поражает в данном случае не рекордная плодовитость корейца - что-что, а работать дальневосточные люди умеют, - но запредельная степень совершенства, которую Ким Ки Дук с моцартианской легкостью достигает в каждой новой картине. “Пустой дом” он, по слухам, снял на спор за две недели. Получился шедевр, исторгающий у критиков по всему миру лишь вздохи восторга и блаженное мычание: “О-о-о! М-м-м!!!”

Мадрид взбудоражен известием о гастролях кудесника синьора Пигмалиона и его чудо-кукол, от которых уже сошло с ума пол-мира. Местные актеры бунтуют: не хотят уступать пальму первенства бездушным механизмам, хотя сами давно не собирают аншлагов. Однако главный театрал и меценат, облеченный еще и герцогским титулом, мечтает поскорее увидеть необыкновенное представление. Кроме того, синьор Пигмалион - его земляк, 5-летним мальчиком его увезли в Америку, но о своих корнях он помнит.

Сюжет о подмене живого человека куклой так глубоко разработан "серьезной" литературой (хотя что считать "серьезной" литературой? "Короля-оленя" Гоцци? "Песочного человека" Гофмана? "Серый автомобиль" Александра Грина, в экранизации которого сыграл одну из самых известных своих ролей главная звезда Театра на Юго-Западе, ныне покойный Авилов? Азимова, Шекли, Брэдбери? или недавно попавшегося мне уругвайского автора Фелисберто Эрнандеса с повестью "Куклы по имени Ортенсия"?), что сегодня он почти полностью вытеснен в сферу поп-культуры. Про "кукольную любовь" поют все - от Пугачевой до Витаса, больше других, конечно, "просто Щелкунчик" Моисеев. Неудивительно, что по решению трагифарс Валерия Беляковича по написанной в 1921 году пьесе Хасинто Грау "Синьор Пигмалион" (экспрессионизм, победа машины над человеком и технологии над природой) в некоторых эпизодах сильно напоминает популярные эстрадные шоу, от того же Бориса Моисеева до "Фабрики звезд". Эпизод с танцем Помпонины (в исполнении Карины Дымонт) почти дословно, и музыкально, и пластически, соотносится с известными хореографическим номером с клоунами из моисеевской программы "Просто Щелкунчик".

Эстетический аспект пьесы - вытеснение высокотехнологичными манекенами живых актеров - сегодня более актуален, чем в начале 20-х годов (премьера спектакля, кстати, состоялась как раз в пятничный вечер, уже плотно ассоциирующийся с очередным отчетным концертом "Фабрики"). Социальный план конфликта - технология против природы и механизм против человека - тоже остается. Но обобщаясь до конфликта метафизического: Человек-творец стремиться максимально усовершенствовать свое создание вплоть до полного отождествления его с собой, однако и сам он несовершенен, а раз так, получается - чем ближе творение к "совершенству" Творца, тем оно несовершеннее?

Кстати, этот вопрос касается и самого Валерия Беляковича. Я почти три года не был в театре на Юго-Западе, хотя когда-то ходил туда часто, а пара моих рецензий из "Комсомольской правды" (в том числе на поставленную к 25-летию коллектива "Трехгрошовую оперу" Брехта) долго еще висели на стенде в фойе. Белякович разработал (не без оглядок, впрочем, на Таганку), свой неповторимый стиль: витальный, брутальный, яркий, узнаваемый - но плохо поддающийся трансформации. В связи с чем пьесы Гоголя, Камю, Шекспира, Эрдмана, Чехова, Сухово-Кобылина, Сорокина, Саймона в его интерпретации будто одним автором написаны. Иногда такой подход приводит к появлению спектаклей явно вторичных ("Чайка"), иногда, наоборот, неожиданно интересных ("Три сестры"), но чаще всего, при всей зрелищности, предсказуемых. Маппет-шоу от Беляковича - также очень узнаваемо и также несовершенно: действо довольно сумбурное, не всегда соразмерное по композиции (первые сцены, до появления Пигмалиона, затянуты), грубоватое, временами нарочито вульгарное. Не отходя от "генеральной линии" выработанного метода, Театр на Юго-Западе сам превращается в подобие машины по производству высококлассных (ну, по меньшей мере, качественных), но похожих друг на друга и достаточно механистичных зрелищ.

Несправедливо обвинять режиссера в том, что его собственное творчество подчиняется тем общемировым законам. Тем более режиссера, который эти законы осознает и пытается творчески анализировать. Впрочем - а чья жизнь, и не только творческая, этим законам неподвластна? На зря же и "серьезная" литература, и популярная музыка из века в век к этой теме обращаются?
Лица стерты, краски тусклы.
Нет у нас больше слов, нет у нас больше снов.
Просто дети стали старше.
Отчего таким создан этот мир?